Читать книгу "Казнь и козни дочери смерти - Лин Элли"

подарила возможность более не наблюдать, как спятившая графиня изводит бедных животных, но и освободила от сводящего с ума страха. Теперь дочери смерти не нужно беспокойно запираться в покоях, сотрясаясь от мысли, что Хисия внезапно решит, что племянница и есть тот сосуд, в который можно поместить душу мужа и сына.

Глава 2. «Дикастерия»

Империя Итева недаром считалась обетованной богов. Державу, захватившую большую часть сухопутных земель Ктериана, иначе назвать язык не позволит.

«Что привело Итеву к успеху? — задавались вопросом главы окружных государств. — Божества? Император? Корыстные помыслы?»

Ответ был простым: все служило причиной.

Желание объединить умы жителей континента привело императорскую семью к бесчисленному числу кровопролитных сражений и несметному количеству территорий. Желание властвовать укрепило единство духа последователей Верховной Восьмерки.

Все было взаимозависимо, и для всего имелась причина.

Кто-то ошибочно полагал, что империя любит кровь, оттого и способна сметать на пути жизни сотни тысяч народов. Однако на деле все было в разы очевидней — стремлении Итевы обрасти все большим числом сухопутных земель объяснялось расчетом. Родоначальники императорского рода Эмедит верили, что лучшую страну способны создать только дети богов, а шансы рождения благословленных, согласно логике и простому расчету, в большой стране в разы выше. Так и вышло, что войны шли повсеместно, а количество земель, включенные в состав карты империи, росло год от года. Это создало иерархию. Это породило Итеву.

В состав империи входило девять покоренных и пять добровольно присоединенных королевств, называемых отныне коймами, а также три могущественных герцогства — Таутен, Клемента, Адреа — то были самые крупные сюзерены, включающие в себя земли десятков вассалов. Герцогства были частью империи еще в самом ее расцвете, оттого обладали большим авторитетом в глазах императора. Королевства же были присоединены уже после: добровольно — с последующим сохранением правящей семьи у власти; или насильственно — вследствие чего носили позорные наименования чисел. Лучше сдаться империи и не пытаться вести против нее войну. Сдаться и сохранить свою честь, свое имя и жизни своих людей.

Лучше сдаться — это выучил каждый враг императора. Делия не была глупа, поэтому тоже быстро осознала, что перейти дорогу роду Эмедит означает навеки очернить свое имя позором. Все это она понимала остатками разбитого разума, но в то же время не желала принимать из-за такой же сильной и густой крови, какой обладал не только император, но и она сама.

Делия Астра Тимей потомок одной из герцогских семей. Ее предки были правителями Таутена веками, по ее венам текла кровь тех, кто любил империю, тех, кто бился и лишался жизни ради нее.

Делия Астра Тимей была слишком гордой, чтобы склониться.

Была.

* * *

Спустя неделю, как и обещал сын бога войны, за Делией явились имперские стражники. Двое мужчин вывели девушку под руки из темницы и галантно сопроводили до главной площади Итевиля, вид с которой открывался на Центральный дворец императора и на один из главных обителей божественных сил — собор святого Арцеса, бога жизни и исцеления.

Подготовка к приходу стражников и первому за долгое время выходу в свет не заняла у Делии много времени, но была тщательно продумана и воплощена в жизнь. В первую очередь заключенная позаботилась о глазах: она оборвала подол обветшалого платья и превратила ее в повязку, которую после накрепко затянула на голове. Девушке из герцогского рода не позволялось выходить на люди в неподобающем виде, но в Делии не видели дамы, за человека-то не считали, потому ее ничуть не смущало, что сотне зевак предстоит лицезреть ее оголенные щиколотки. Люди ведь и без того начнут пялиться на эшафот, и раз они придут на площадь для заслушивания обвинений и вынесения собственного вердикта, она подготовится к неизбежному, подготовится к колыбели. По крайней мере, из последних сил попытается…

В проклятье Делии имелось несколько неприятных моментов. Многого дочь смерти до сих пор не знала и понять не могла, но за годы жизни некоторые из принципов колыбели изучила и уяснила.

Перво-наперво, колыбель проникала в сознание при взгляде на человека, если несчастному оставалось чуть меньше года до прикосновения к смерти. Такие люди считались «предвестниками».

Во-вторых, смерть сама по себе оказалось понятием растяжимым, поэтому однажды выяснилось, что предвестник мог и не умирать. Вместо этого он мог оказаться убийцей. Причастность к смерти — вот что двигало колыбелью.

В-третьих, если смерть мелькала на горизонте и грозила наведаться к человеку в ближайшее время, Делия могла слышать колыбель, даже не встретив такого человека глазами. Было достаточно, чтобы подобный предвестник оказался неподалеку от дочери смерти. В радиусе двух или максимум пяти сотен метров. По этой причине Делия обычно старалась держаться поодаль от людских поселений, но в этот раз толпы было не избежать.

Если бы только эти зеваки на площади могли прочувствовать на себе, через что предстоит пройти дочери смерти на дикастерии, они бы ни за что не позволили подобному произойти.

"Жаль, что другие слышат колыбель лишь однажды. Как бы мне хотелось это исправить…" — думала Делия про себя.

Второй важной вещью, заранее подготовленной дочерью смерти до прибытия к эшафоту, стали магические символы снятия боли, выцарапанные на коже ногтями. Даже если люди потребуют долгой и мучительной казни, Делия не желала показывать этим глупцам истерзанное муками пыток лицо. Она не хотела сдаваться.

Этой подготовкой Делия пыталась отсрочить новую боль и страдания, через которые она проходила последние месяцы. Она всеми силами верила и убеждала себя, что справедливость восторжествует, но верить людям отныне никак не могла.

Словно пытаясь доказать, что Делия не ошиблась, готовясь к худшим раскладам, все ее опасения подтвердились. Стоя на эшафоте с завязанными глазами, Делия слышала всевозможные вещи: как люди выкрикивают ругательства, как они вплотную стоят рядом с деревянной трибуной и желают насладиться брызгами крови грешницы. Слух из-за неспособности глаз видеть обострился стократ, и до ушей разом доносилось множество голосов. Среди них больнее всего по гордости били не те, кто выкрикивал несуразицу (на бренди бессмысленно держать праведную обиду); сплетни и осуждения били дочь смерти гораздо сильнее.

— Слышали? — начала говорить женщина, стоявшая в первых рядах у карательной сцены. —