Читать книгу "Неонигилизм - Андрей Никифорович Андреев"

Кто не с нами, тот против нас. Кто работает на буржуазию созиданием „прибавочной стоимости“, тот не с нами, и до какого абсурда можно дойти, думая иначе.

Как можно толковать о разрушении современного общества вкладывая девять десятых своего производительного труда в фундамент его и лишь ничтожную долю потребляя на себя.

О какой социальной вражде может идти речь, если сам же откармливаешь буржуазию и других захребетников. Если молчать об этом, то как можно сметь указывать на кропоткинцев, которые в конце концов более логичны с этической стороны, именно с той, которая заставляет многих анархистов работать и осуществлять евангельский завет: не трудись — не ешь!

Признав возможным производительно-производственный труд, неизбежно допустить защиту созданного, примешь войну оборонительную и наступательную.

Есть единственный довод, который выдвигают в свою защиту трудовики-анархисты, это то, что отбросив труд — надо допустить и признать экспроприацию. Но такой ответ есть уклонение на поставленный вопрос и не достоин правдивого человека. Если в настоящем мир позорен для анархиста, и если бы надо было провести в жизнь чистоту указанного принципа, разрушив и перевернув весь свет и себя — нужно это сделать.

Смотреть истине в глаза привилегия анархистов.

Имеется еще не существенный довод в защиту оппортунизма трудящихся анархистов, которых вернее следовало бы назвать онархистами (от греческого — осел), это, указание на нашу непоследовательность всегда, в виду того, что анархизм — дело будущего, а теперь мы анархистами быть не можем: ведь покупая и продавая, мы поддерживаем буржуазию и что единственно верный путь остаться последовательным, надо покончить с собой самоубийством.

К самоубийству примыкают очень и очень немногие анархисты, но если бы ради чистоты своей веры, своих убеждений, было необходимо применить это радикальное средство, нашлись бы и на это великие фанатики разрушения.

Большинство останавливается на утверждении, что потребляя и покупая, анархистом быть нельзя. Мне думается, что тут лежит недоразумение, вытекающее из социалистической, буржуазной политической экономии. Когда я покупаю что нибудь, то конечно поддерживаю ненавидимый мною мир, но ведь купля и продажа характеризует теперь, такое общество, где имеется определенный вид производства, базисом которого служит частная власть на вещи и труд.

Термин „купля“ приемлем для того, кто „производит“. Если я не произвожу, то тем самым и не покупаю, а только экспроприирую и разрушаю, дезорганизую, — и в этом истинный смысл анархии. Когда передо мною, единичным лицом перед организованными насильниками, лежат ряды продуктов — хлеб, платье, золото (деньги) и все то, что мне нравится, необходимо нужно, и при условии отказа от производства их, я беру на выбор и это будет не купля, т. к. я не продавал себя — а чистое, анархическое разрушение без социал-христианских прикрас и придатков.

Признав противоестественность труда (труда создающего и творящего прибавочную стоимость) на капиталиста, то, очевидно, конечно, надо прийти неизбежно к двум верным положениям: самоубийству или экспроприации, и не той экспроприации, о которой мечтают в будущем трудовики анархисты, а немедленной, теперь же, без всяких завтра и нельзя.

В данном случае самоубийство было бы выгодным для буржуазии и властителей, не в конечном итоге, оно допустимо и вполне анархистично и логично как апофеоз разрушителя анархиста потерявшего физическую силу для борьбы.

Разрушение мира самоубийством, есть последний аккорд красивой человеческой жизни, последний бунт против порядка и закона. Но ввести такую смерть только потому, чтобы не совершать другого выхода — эксов, не выдерживает критики. Мы, ныне живущие анархисты, обречены погибнуть в бою, потому, что анархия, как идеал наступит завтра, а не сегодня, а трудясь на капиталиста, мы занимаемся филантропией, перестаем быть эгоистами, иначе цепи пали бы и мир владык и рабов рухнул бы. Мы своим эгоизмом не допустили бы существования пожирателей прибавочной стоимости.

Мир принадлежит нам и всякий осмеливающийся иметь два пирога когда у меня нет и одного — мой враг и мой позор: и если я позволяю ему свободно проглотить мою долю, я не анархист, не эгоист, а болтун на христианско-альтруистических дрожжах.

Да будем эгоистами все и мир зацветет от счастья; да сумеем быть эгоистами, и радость появится на земле.

Отрицание труда не есть паразитизм — как говорят некоторые, т. к. бойкот работы есть только забастовка и саботаж производства, которые я объявляю со дня своего анархистского сознания.

И больше, в нынешнем обществе труд является потворствованием существованию паразитов и для анархиста также не уместен, как ношение государственного мундира.

Трудиться теперь, это значит питать стан нам враждебный на деле, и лязгать зубами, на словах, в пространство.

Оппортунизму трудовиков-анархистов должен быть положен конец; их труд — кинжал в спину анархизма; нет оправданий для них, когда даже в тяжелых условиях, в тяжелых умах — в тюрьме, у уголовных преступников есть известная грань — еже не прейдеши, когда перешагнувшего ее выбрасывают из своей среды, именно, когда кто-либо из них строит эшафот, заковывает в кандалы товарища, становится заплечных дел мастером или палачом. Неужели мы стерли рубикон отделяющий анархизм от анархиста и потеряли компас, указывающий нам верное направление в грозу и бурю.

Пора одуматься и для себя и для того, чтобы не вводить массы в заблуждение, пора выявить миру великую идею анархизма без уверток и социалистических сеток.

Анархисты завтрашнего дня.

Сегодня нельзя быть анархистом — говорят анархисты. Только в будущей коммуне они проявят себя анархистами не в кавычках; а теперь, мы должны учитывать время, место и обстоятельства; нам не нужно лезть на рожон и швыряться красивыми жестами, нам следует не продешевить себя...

И еще. Говорить правду не всякому можно, т. к. зеленая молодежь не в состоянии отнестись критически к ней и под влиянием порыва гибнет бесцельно; она увлекается эксами и бредит боевизмом.

И многое другое приводят они, которые забыли свою молодость, свою прежнюю отвагу и безумие; костлявая старость настоящего душит их в своих смертельных объятиях; и не всегда многолетие означает мудрость.

Будьте мудры и просты как дети — не к ним уже относится; их многогранная рассудочность и критика делает их трусливыми и не революционерами; они говорят: дух созидания есть разрушительный дух! Они зарылись на дно современности, секретарствуют в „Советах“ и председательствуют на собраниях, строят кооперативные островки в буржуазно-государственном море; сели на мель обыденщины и думают, что творят анархическое дело.

Правда есть в их правде, но жуткая действительность говорит сама за себя.

Если мы не можем быть анархистами, то как смеем упрекать горячие головы за неанархичность.

Чтобы построить завтра коммуну — к организации зовут анархисты; по типу властолюбцев они