Читать книгу "Правила философа Якова - Павел Гельман"

свое место в ней, – объяснил Яков. – Я обнаружил, что общество состоит из двух гетто – большого и маленького. Они не пересекаются между собой, и попасть из одного в другое невозможно. Я не хотел оказаться ни в одном из них, и я нашел свое место – вне. Но это такое место, где меня совсем не видно ни тем, ни этим».

Философа Якова спросили, какой самый важный вопрос сейчас можно задать. Он ответил: «Самый важный вопрос такой: сейчас времена неопределенности или времена определенности?»

«Напишите и опубликуйте специально какую-нибудь херню, – уговаривал философа Якова его PR-менеджер, – тогда вы будете выглядеть более человечно и люди к вам потянутся». «Но вся моя жизнь – херня!» – отвечал ему Яков. «Нет, – объяснял PR-менеджер, – когда вся жизнь херня – то это проект. А вы как бы… случайно… херню напишите…»

Ночью философу Якову позвонили… Оттуда… Сверху… «Что делать?» – спросил его хриплый голос. «Вы уже знаете, кто виноват?» – быстро спросил Яков. «Да», – ответил голос. «Накажите его», – коротко сказал Яков. «Спасибо», – ответили оттуда. Гудки. Ночь продолжалась. Спящие сограждане не знали, что Яков спас страну в очередной раз.

У философа Якова бывали приступы жестокого самоедства, когда он в отчаянии обличал самого себя. «Страшно не то, что я дурак, – говорил себе Яков в такие минуты, – страшно, что дураком можно быть долго. В футболе у игрока быстро отберут мяч, а в жизни дураку позволяют долго быть дураком… Жизнь мягче. О, какое коварство!»

«Философ Яков, мы хотим выдвинуть вашу кандидатуру на выборах председателя Независимого философского общества!» – «Нет, нет! – запротестовал Яков. – Я провальный кандидат. Я не замешан ни в чем сомнительном…» – «Но ведь это и хорошо?» – «Нет, не хорошо. Философы мудреют. Только тот, кто является частью ада, может одолеть ад…»

Философ Яков читал лекцию начинающим писателям. «Идите и живите кривую жизнь, – сказал им Яков. – Идеальная жизнь не может произвести идеальный текст. А кривая – вполне может».

«Так прекрасно быть накануне какого-нибудь события, – говорил философ Яков. – Накануне выплаты гонорара, или накануне свидания, или похода в книжный магазин. Так бы и длил и длил это “накануне”! А вот накануне мысли быть невыносимо. Если она не пришла еще в голову – это невыносимо! Ведь она может и не прийти! Она – из той неизвестной страны, ей могли визу не дать!»

«Вы любите идеи больше, чем людей», – упрекнула философа Якова его поклонница. «Я люблю то, что является результатом усилия, – ответил Яков. – А человек… Он смотрит на себя в зеркало и думает: “Вот что получилось-то…”»

«По-настоящему одиноким себя чувствуешь, когда понимаешь, что для тебя нет ролевых моделей, – говорил философ Яков. – Среди живых нет никого, кем я хотел бы стать. А брать пример с мертвых – это опасно… Смерть ставит на людях знак качества. Но отказывается принять товар обратно, если кафтан мертвеца тебе не подойдет… Если уж вы полюбили мертвого, то это навсегда».

«У меня нет легкой жизни, – жаловался философ Яков своей подруге. – Каждая моя удачная мысль – это результат изматывающего сражения с десятками неудачных мыслей. Мой мозг изранен этой битвой. Поэтому, когда я изрекаю банальность, вы должны испытывать не презрение, а боль – как вы испытываете ее, когда ваша армия оставляет ваши города».

Частный самолет приземлился в аэропорту Вашингтона. У трапа ошалевшего философа Якова встречал… Трамп. На нем был красный галстук, и вид у него был решительный, хотя он явно нервничал. «Джейкоб, – сказал Якову Трамп, – извини, что разбудил. Давай поделим мир. Америка, Ближний Восток и Африка – мои. Европа и Азия – твои». «Вы ошиблись… – смущенно сказал Яков. – Вам, наверное, нужен президент Российской Федерации, а я всего лишь… лектор-философ… Я читаю лекции по триста рублей за час, я даже нормальную ставку себе выклянчить не могу». Трамп побледнел: «Джейкоб, не надо торговаться, – попросил он. – Ближний Восток я отдать не могу, моя дочь приняла иудаизм, она не поймет… Хорошо! Африка пополам». «Вы с ума сошли, – прошептал Яков. – Или я… Я не уполномочен. У меня и паспорт просрочен. Мне надо в милицию зайти…» «Перестань, – сказал Трамп. – Сегодня не уполномочен, завтра уполномочен… Посмотри на меня!» «Но почему? – прорыдал Яков, чувствуя, что теряет сознание. Почему я?» Трамп достал из кармана пиджака лист бумаги со сводкой ЦРУ. «Ну это же ты написал: “Абсолютная власть развращает абсолютно”. Я думаю над этим уже три дня… Ты заставил меня задуматься, Джейкоб! У меня появилось много идей! Я хочу, чтобы мы стали партнерами, Джейкоб! Я буду развращать тебя, а ты меня!»

«Это не я написал, – прошептал Яков. – Это британский философ Джон Дальберг Актон. Он умер… в 1902 году. Я только процитировал в своей статье о замене лифтов без согласия жильцов…» Трамп выглядел растерянным, как будто ему объявили импичмент. «Замена лифтов… Умер, – прошептал он, – в 1902 году». Вид у него был несчастный, словно он узнал, что девушка, которая ему понравилась, является его дочерью. Заученным движением он полез в карман, выписал Якову чек и, тряся по-старчески головой, пошел к своей охране.

Философ Яков выступал перед выпускниками философского факультета. Яков читал по бумажке: «Мы, философы, ищем истину не для того, чтобы потрясти ею народы, а чтобы однажды понравиться приятной даме. Но чтобы понравиться приятной даме, истина должна быть приятной. А чтобы истина была приятной, дама должна быть бодрой. Вывод: вялая дама равно вялое мышление. Не знаю, чему вас учили тут пять лет, но научиться следовало только этому».

Философа Якова спросили, в чем функция философа в обществе. «Ну как же, – сказал Яков. – Это же… функция священника у постели умирающего. Никакого просвещения, никаких упреков, никаких призывов… Только сострадание и подчеркивание серьезности момента».

«Я хочу быть добрым монстром», – сказал философ Яков своему отражению в зеркале перед тем, как заснуть. И заснул. Во сне ему явился занудный старикашка Гегель и пожаловался, что из нынешних студентов философского факультета уже никто не помнит наизусть хотя бы одного параграфа из Гегеля. И Яков не оттолкнул его с высокомерным презрением, а посочувствовал, важно прищурившись. Этой ночью он был добрым монстром.

Философ Яков вернулся с попойки философов. «Странные люди, – делился он со своей домработницей. – Сначала они пили много водки,