Читать книгу "Акты отчаяния - Меган Нолан"

нравились нам обоим, но особенно веселили его. Мне всегда было любопытно, что его смешит и радует, ведь обычно он был очень серьезным.

Вначале казалось, что это невинная и даже восхитительная серьезность малыша, познающего окружающий мир, – реакция, вызванная новой информацией. Возможно, Киран просто еще не освоился в Дублине, думала я. Но когда мы узнали друг друга получше, его серьезность открылась с иной стороны.

Очень многое вызывало у него злость или, еще чаще, отвращение. Ему были непонятны мелкие происшествия, которые мне казались неприятными, но совершенно обыкновенными. По воскресеньям, когда мы гуляли по Меррион-сквер или Феникс-парку, дети на улице иногда выкрикивали ему вслед насмешливые дразнилки из-за его очков и поношенной одежды. «Почему они так себя ведут?» – требовательно спрашивал он у меня, сгорая от ярости, и оглядывался на них, словно собираясь вступить в перепалку. Я сочувствовала, соглашалась и старалась как можно деликатнее увести его прочь.

У него в квартире наши разговоры могли привести к получасовым возмущенным тирадам о бездомном, который каким-то образом оскорбил его на улице, или художнике, нагрубившем ему при случайной встрече. В конце концов Киран вставал, сердито сворачивал самокрутку и принимался мерить шагами комнату, куря и пересказывая мнимую обиду. Поскольку его злость всегда была довольно сдержанной, я не беспокоилась; в том, что он изливал мне свои жалобы, было даже что-то умилительное, объединяющее и сплачивающее.

Я выражала комически преувеличенное сочувствие, дергала его, расхаживающего туда-сюда, за потрепанный рукав и тянула к себе на диван.

– Бедный кроха! – сюсюкала я и, прижав его голову к груди, покрывала его лицо градом поцелуев, пока не удавалось его рассмешить.

10

В конце мая я позвала Кирана в галерею на чтения, которые устраивали мои друзья. С кем-то из них он уже мельком пересекался, других немного знал по выставкам. В тот раз мы впервые вместе отправились на мероприятие и вели себя на людях как пара. На мой взгляд, мы уже провели вместе столько времени, что, по сути, и были парой, как нас ни называй.

Киран с самого начала был раздражен и держал каменное лицо. Он не хотел идти, но уже условился встретиться со мной вечером и не придумал убедительной отговорки. Пока я общалась с другими гостями, он молча смотрел поверх наших голов, словно тяготясь присутствием кого-то не видимого никому из нас.

Несколько раз мои собеседники переглянулись, вероятно заметив его странное поведение. Киран и раньше бывал неразговорчив, но никогда не вел себя настолько грубо. От неловкости я заговорила громче и быстрее. Я нежно держала его за руку и, когда речь зашла об издании, на которое он иногда работал, повернулась и задала ему какой-то вопрос. Киран слегка кивнул и, продолжая смотреть в сторону, вырвал у меня ладонь и сунул руку в карман.

Во время чтений на его лице застыло почти комическое презрение. Я смотрела прямо перед собой и надеялась, что никто ничего не заметит. Когда все закончилось, я схватила его за рукав и вытащила на улицу, пока никто не пристал к нам с разговорами.

– Что ты творишь? – спросил он, стряхнув мою руку.

– Почему ты так грубо себя ведешь?

Я была готова расплакаться и ненавидела себя за эти подступающие слезы. Мне не терпелось пойти туда вместе, со всеми его познакомить, похвастаться своим красивым, интересным парнем.

– Чтения были паршивые. – Киран покачал головой, роясь в сумке в поисках табака.

Подняв глаза и поймав мой взгляд, он увидел, что я вот-вот разрыдаюсь, выпятил подбородок и поджал губы – впоследствии я очень хорошо узнала эту гримасу отвращения и возненавидела ее до глубины души.

– Разумеется, паршивые! – сказала я. – Это просто дурацкие чтения. Хорошие друзья ходят друг к другу на чтения для моральной поддержки и притворяются, что им все понравилось, даже если это не так.

– Эти люди мне не друзья. Они не становятся моими друзьями только потому, что мы с тобой вместе спим.

Я не знала, что ответить. Сведя наши отношения к сексу, он нарочно постарался сделать мне больно. Я опустила голову и расплакалась, зная, что знакомые, перешептываясь, смотрят на меня с крыльца галереи.

– В чем дело? – спросил он. – Ты хотела, чтобы я сказал, что начинаю в тебя влюбляться? Потому что это не так.

– Нет, – сказала я и, не в силах больше препираться, развернулась и пошла домой.

11

В тот раз он впервые повел себя со мной настолько холодно, но его холодность вспышками проявлялась и раньше.

Однажды вечером мы обсуждали у него на кухне художника-акциониста Криса Бердена, о котором я знала только, что он позволил выстрелить себе в плечо на камеру. У Кирана загорелись глаза, и он сказал, что мне надо почитать про «Телевизионный захват». Он взял телефон и показал фотографию, на которой какой-то мужчина стоял позади сидящей на стуле женщины, прижав ладонь к ее горлу. Задник был ярко-голубой. Женщина как будто пыталась вырваться.

Киран объяснил, что это одна из ранних работ Бердена, вдохновленная его интересом к телевидению, позже этот интерес вылился в более известную работу под названием «Телевизионная реклама». Обстоятельства, приведшие к «Захвату», были таковы: арт-критик по имени Филлис Лютжинс пригласила Бердена выступить с перформансом на передаче об искусстве и культуре, которую она вела на местном телевидении. Несколько сделанных Берденом предложений были отклонены либо телеканалом, либо Лютжинс, и в качестве альтернативы он согласился дать интервью. По его настоянию беседа транслировалась в прямом включении.

Когда он приехал, Лютжинс начала с вопросов о предложенных им акциях, которые в итоге были отвергнуты. Внезапно Берден встал позади нее и приставил к ее горлу нож. Он пригрозил убить ее, если канал остановит трансляцию, после чего подробно описал, на какие непристойные действия собирается вынудить ее в прямом эфире.

Лютжинс не была предупреждена о планах Бердена. Ее страх и унижение были искренними.

Я слушала Кирана, с растущим беспокойством глядя на фотографию.

– Она не знала? – переспросила я. – Он просто угрожал ей ножом?

– Не в этом суть, – ответил Киран. – И вообще, она была не против. Она сама потом так сказала.

Позже я нашла интервью, в которых Филлис Лютжинс подтверждала, что не состояла в сговоре с художником и была потрясена и напугана, но при этом защищала его перформанс – таков уж, мол, стиль Бердена.

Я долго думала о том, могла ли Лютжинс повести себя иначе, и представляла, как она, высвободившись, развернулась и вгляделась в лицо Бердена. Ей пришлось за секунду