Читать книгу "На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Евгений Юрьевич Спицын"

резонанс и потому, что на нее отреагировал сам И. В. Сталин, который в своем интервью газете «Правда» в самых резких тонах осудил это выступление и заявил, что, по сути дела, она означает призыв к новой мировой войне. При этом надо подчеркнуть, что ряд авторов (Н. А. Нарочницкая[27]) утверждают, что основные тезисы своей «фултонской речи», носившей откровенно провокационный характер, У. Черчилль вынашивал еще с лета 1943 года, о чем И. В. Сталин был подробно информирован до Крымской конференции союзников, прошедшей в феврале 1945 года. Поэтому иранский кризис стал вовсе не причиной «фултонской речи», как это преподносят все доморощенные записные либералы и западные советологи (Н. В. Злобин[28]), а лишь поводом для нее.　

Более того, из недавно рассекреченных документов Госархива Великобритании, впервые опубликованных в нашей стране профессором О. А. Ржешевским в журнале «Новая и новейшая история»[29], стало очевидно, что сразу после окончания войны, 22 мая 1945 года, на рассмотрение У. Черчилля был направлен детальный План экстренной операции «Немыслимое», подготовленный офицерами Объединенного штаба планирования военного кабинета — Дж. Грэнтхемом, Дж. С. Томпсоном и У. Л. Доусоном. Этот план, который был подписан главой Имперского Генерального штаба фельдмаршалом Аланом Бруком, начальником штаба ВМС адмиралом флота Эндрю Каннингемом и начальником штаба ВВС маршалом авиации Артуром Теддером, предусматривал тотальную войну против СССР с очень подробной оценкой его военного и промышленного потенциалов, характеристикой возможных союзников и главных театров военных действий, стратегических и тактических целей военной кампании и т. д.　

Однако, как известно, в середине июля 1945 года, с треском проиграв новые парламентские выборы, У. Черчилль уступил кресло премьер-министра лидеру лейбористов Клементу Эттли, и План операции «Немыслимое», казалось бы, ушел с повестки дня. Но прошло совсем немного времени, и новый английский кабинет стал активно втягивать в противостояние с Москвой американцев и канадцев, что подтверждают рассекреченные документы тех же британских архивов, из которых явствует, что ведение переговоров по этому плану было поручено руководителю британской военной миссии в Вашингтоне, фельдмаршалу Генри Уилсону, который обсуждал английские военные проекты с президентом Гарри Трумэном, генералом Дуайтом Эйзенхауэром и канадским премьером Маккензи Кингом. Затем в сентябре 1945 года последовала окруженная особой завесой секретности «яхтинская встреча» у побережья США генерала Д. Эйзенхауэра и его британского коллеги фельдмаршала Бернарда Монтгомери, на которой два бывших главкома англо-американских войск в Европе пришли к неутешительному выводу, что союзники не смогут остановить Красную Армию, если она предпримет наступление в Западной Европе. Поэтому План операции «Немыслимое», а точнее то, что от него осталось, был тогда же отправлен в архив.　

Вместе с тем, в сентябре-октябре 1945 года, Объединенный Комитет начальников штабов (ОКНШ) США утвердил две Директивы — № 1496 «Основы формулирования военной политики» и № 1518 «Стратегическая концепция и план использования вооруженных сил США», — в которых главной военной целью был обозначен именно Советский Союз. Более того, в целом ряде секретных Директив Объединенного комитета военного планирования, в том числе «Жаркий день», «Испепеляющий жар», «Клещи» и «Встряска», принятых в 1945–1946 годах, содержалась подробная программа атомной бомбардировки крупнейших советских городов и важнейших промышленных центров.　

б) Турецкий кризис 1945–1946 годов

Как известно, в середине марта 1945 года Москва в одностороннем порядке денонсировала трижды продлевавшийся советско-турецкий договор «О ненападении и нейтралитете», заключенный еще в декабре 1925 года. Однако уже в начале мае, за день до капитуляции Германии, начались неформальные консультации между послами двух стран Селимом Сарпером и Сергеем Александровичем Виноградовым о заключении нового договора, в ходе которых турецкая сторона предложила свой проект соглашения. Он предусматривал не только изменение прежнего режима Черноморских проливов в пользу СССР, но и подписание с Москвой союзного договора. Естественно, это неожиданное предложение Анкары вызвало большой соблазн «дожать» турок до полного удовлетворения всех советских требований, и поэтому в начале июня — середине 1945 года на двух встречах с турецким послом С. Сарпером нарком иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов прямо заявил о желании советской стороны пересмотреть прежний Московский договор «О дружбе и братстве», заключенный 16 марта 1921 года[30]. При этом В. М. Молотов откровенно дал понять своему визави, что «желательными условиями заключения нового соглашения» будет не только совместный советско-турецкий контроль над режимом Черноморских проливов (с обязательным размещением в зоне проливов советской военно-морской базы), но и «исправление территориального вопроса» на основе Сан-Стефанского договора от 19 февраля 1878 года, поставившего победную точку в последней Русско-турецкой войне. Иными словами, речь буквально шла об установлении новой государственной границы между двумя странами и передаче Советскому Союзу «незаконно отторгнутых» территорий Карсской области, а также ряда уездов Батумской области и бывшей Эриванской губернии. Понятно, что такая позиция советской стороны не могла устроить турок, поэтому С. Сарпер, заявив о том, что Анкара очень хочет заключить с Москвой новый союзный договор, особо подчеркнул, что «территориальные претензии» Москвы никак не могут стать темой обсуждений или отправной точкой советско-турецких переговоров. Однако на это замечание советский нарком прямо заявил, что «если посол считает, что этот вопрос пока поднимать не стоит, то и о союзном договоре говорить рано, будем говорить о другом»[31]. В результате спустя всего четыре дня после последней встречи с В. М. Молотовым, 22 июня 1945 года, следуя инструкциям своего правительства, С. Сарпер официально отверг все советские предложения, и Анкара, по выражению М. Актюна, «приступила к планомерной работе по защите своих позиций сперва с помощью Англии, затем США».　

Как считают ряд историков (С. В. Мошкин, И. С. Иванов[32]), внешнеполитическая активность Москвы на турецком направлении в тот период была в известном смысле предсказуемой, так как победа над Германией привела к небывалому росту военного и политического влияния СССР во всем мире и дала И. В. Сталину уникальную возможность закрепить советское присутствие во всех сопредельных странах мира. Более того, профессор С. В. Мошкин считает, что де-факто это был реальный «шанс на реализацию давней мечты большевиков о мировой революции», что, на наш взгляд, безусловно, не так. Причем в отношении Турции эта тема приобрела особую актуальность, поскольку она оставалась единственной пограничной державой, не попавшей в сферу прямого влияния Москвы.　

Следует сказать, что послевоенный «турецкий вопрос» давно вызывает жаркие дискуссии как в отечественной, так в и зарубежной историографии. Одни авторы (С. В. Мошкин, Дж. П. Гасанлы, М. Акгюн[33]) утверждают, что за ним де-факто скрывался вопрос о реальных территориальных претензиях Москвы к Анкаре. Но их оппоненты (Н. И.