Читать книгу "Мощи святого Леопольда - Борис Вячеславович Конофальский"

полюбить-то успел? – удивился солдат.

– А, ну это меняет дело, – продолжал ехидный Ёган, – так ты, мил человек, пришел просить руки, а чего сватов-то не прислал? Недосуг небось было? Решил сначала девку-то опробовать, а потом уже сватов слать?

– Я… Нет, мне папенька жениться не велит. Я просто поговорить с госпожой думал. Просто…

– Поговорить, паскудник, врет еще, – свирепел Сыч.

– А чего ж ты ночью-то пришел разговаривать? – не отставал от него Ёган. – Чего дозволения у господина нашего не спросил на разговор? Забыл, наверное?

– Поиметь он ее хотел, – продолжал Сыч. – Про любовь ей сказки-то в уши лил, а она, дура, и растаяла, как масло в жару. Бесплатно хотел девахой полакомиться.

– Не твое собачье дело! – встряла Брунхильда. – Захочу, так бесплатно дам, я вам тут никому не жена.

– Вот и я про то, бесплатно хотел девку поиметь, – резюмировал Сыч. – Резать его надо.

– Почему же бесплатно, – лепетал юноша, косясь на него, – я и заплатить готов.

– Ну, раз так, то все хорошо, – вдруг заявил солдат, – талер с тебя, и пользуйся нашей Брунхильдой до утра. Ее покои свободны.

– Талер?! – искренне удивился Удо Бродерханс. – Да у меня столько и нет.

– Нет? – спросил солдат, усмехаясь и отчего-то радуясь. – А цепь у тебя зато есть. Ёган, забери-ка у господина его цепь.

Ёган бесцеремонно стянул с головы юноши берет, бросил его на стол и потом снял и цепь.

– Цепь шесть талеров стоит, – робко возражал незадачливый кавалер.

– Принесешь завтра талер – верну тебе цепь, – пообещал солдат, взвешивая добычу в руке. – А пока пей вино да веди потом нашу Брунхильду в ее покои. А мы тебе завидовать будем.

Юноша не нашелся что ответить, а Волков, Сыч и Ёган пошли к себе. А Ёган говорил, поднимаясь следом за солдатом:

– Ох, и легко вам даются деньги, господин.

А Сыч был мрачен. Его бы воля, зарезал бы он этого мальца.

– Ну что? – спросила Агнес, когда они вошли в покои. – Прогнали похабника?

– Тут спать будешь, – отвечал ей солдат.

– Тут? – Девочка смотрела на него удивленно.

– Тут.

– Я с этими на полу спать не стану, – Агнес поджала губы.

– Ложись со мной, – позволил Волков, – кровать широкая.

Агнес согласилась без слов, стала снимать платье. Осталась в рубахе, полезла к солдату в кровать, долго мостилась.

– Ишь, – бубнил Ёган, укладываясь между монахом и Сычом, – что ни баба, то благородная. На полу не лягут, все в кровать к господину норовят.

Вскоре все уже спали, дорога выматывает, бодрствовал только Сыч, ворочался да вздыхал. Мечтал зарезать Удо Бродерханса.

* * *

Луна уже плыла по небу, когда неприметный человек вошел во дворец Его Высокопреосвященства. Человека стража даже не остановила, просто проводила взглядом, когда он проходил.

Он бывал тут не раз, знал, куда идти. Добравшись до места, он остановился и низко поклонился.

– Ну, что так долго? – недовольно произнес канцлер Его Высокопреосвященства. – Мне уже должно быть на докладе. Жду тебя.

– Не мог уйти, хотел доглядеть, чем дело кончится, – сказал пришедший.

– Не тяни.

– Наш головорез бабу свою продавал.

– Вот как? – приор брат Родерик заинтересовался. – Продал?

– Продал за талер. Какому-то сопляку из местных пекарей. Видно, у героя денег нет, хотя до того платил за стол, не скупился. Его холоп по дворам ходил, искал жилье подешевле, в трактире, мол, дорого.

– А стол был богат? Сам ел или холопов своих хорошим столом баловал?

– Не беден стол был: сыр, окорок, колбасы, пиво. Сам ел немного, сначала бродяг кормил из пришлых, коих в городе последнее время много, потом и холопам своим дал.

– Что за бродяги?

– Не могу знать, двоих видел впервой, одного бородатого встречал раньше, из ратных людей он. Сейчас ищет, чем поживиться, в солдаты не идет, ноги у него нет.

– О чем говорили, не знаешь?

– Не знаю, монсеньор, говорили тихо, хотя почти до драки доходило. Кулаки совали под нос друг другу. Наш герой на расправу скор и не труслив, людишки его побаиваются. Думаю, что умен, смотрит на человека с прищуром, слушает его внимательно, думает что-то. Но умен не шибко, вспыльчив больно. Волю рукам дает.

– Еще есть что?

– Нет, монсеньор, завтра еще погляжу за ним.

– Выясни, кто другие бродяги, с которыми он пил. Ступай. Стой.

– Да, монсеньор.

– А что ж за баба там такая, что за нее талер отдали? Неужто так хороша?

– Зуба у нее нет.

– Все, что ты разглядел?

– Нет, молода, свежа. Волосы белые с рыжиной. Высока. Не худа, не жирна. Грудь не мала, не велика. Зад от пола высок, нога длинная. На лицо пригожа. Хочет выглядеть как благородная. Хотя по говору из мужичья, не из босяков, ну, может, из мельников, из черного люда точно. Но зуба верхнего нет. То ее и портит.

– А головорез, значит, ее продал.

– Как лошадь в наем сдал, сам спать пошел, а мальчишка из пекарей ее в покои повел.

– Ступай.

Человек поклонился и вышел, а приор тоже в зале не остался. Поторопился по бесконечным коридорам и лестницам туда, куда никто из посторонних попасть не попадал. В личные покои Августа Вильгельма, герцога фон Руперталя, графа Филленбурга, курфюрста и архиепископа славного города Ланна.

В покоях архиепископа приор оказался не один, тут уже были лекарь, незаметный монах из самых близких и пожилая монахиня.

Архиепископ сидел в кресле с высокой жесткой спинкой, а монахиня мазала ему красные шишки на ногах коричневой мазью с едким запахом. Последние десять лет архиепископ страдал подагрой, а лекарь не мог найти нужного лекарства. Что только ни пробовал и кому только ни писал – все впустую. Но господин его не гнал, был рад и тому, что болезнь не усугублялась. Он знал, что некоторые другие нобили страдали куда тяжелее от этого недуга.

Приор встал рядом, как и другие, стал наблюдать за действиями монахини.

– Не молчи, – велел архиепископ, взглянув на него, – что сегодня случилось?

– Ничего, что достойно вашего внимания… – начал брат Родерик.

– Кроме… – продолжил архиепископ.

– Кроме письма от вашего брата.

– Конечно, от епископа Вильбурга. Другие братья меня редко беспокоят.

– От него, монсеньор.

– Что желает мой брат? – вздохнул архиепископ.

– Желает, чтобы вы даровали рыцарское достоинство одному доброму человеку. И причем без промедлений.

– И что задумал епископ Вильбурга?

– Пытаюсь выяснить, – склонился перед господином приор.

– Значит, не знаешь.

– Пытаюсь выяснить. Но, зная норов нашего добродетельного епископа, боюсь, что деяние это будет не во славу Матери Церкви нашей.

– Да уж не во славу, – согласился Его Высокопреосвященство. Помолчал и продолжил: – Думаешь, он опять затеял какое-то воровство или войну