Читать книгу "Старые повести о любви - Дина Рубина"

– Здравствуйте, – сказал Егор. – Где ты так набрался?

– Я совершенно трезв. Повторяю, вот я пришел, убеди меня, что все это: вот эти листки, вот эта рецензия знакомого мне болвана на спектакль ТЮЗа, этот фельетон, что все это – серьезное и нужное дело. Вот мы с тобой, два мужика...

– Слушай, у меня дел по горло...

– ...два мужика, и у каждого по одной жизни, не по две... Ты хоть сыновей родил, может, они за тебя расплатятся.

– А за меня платить нечего. Я никому не должен.

– Не должен?

– Нет!.. Илька, иди домой, проспись. Вечером я забегу к тебе, поговорим. У тебя на такси есть? Дать?

– Да я трезв, Егор, вот! – он приподнялся и шумно выдохнул в лицо другу. Они помолчали.

– Ты зачем пришел? – тихо и внятно спросил Егор, присаживаясь на край стола.

– Не знаю... Жизнь уходит...

Опять помолчали.

– Что произошло-то у тебя? Чего ты приперся среди дня? Почему не на работе?

– На работе? – усмехнулся Илья – А что ты работой называешь? Вылавливание в «300 полезных советов» способа выведения моли, с тем, чтобы задать себе вопрос за подписью какого-нибудь гражданина Фишбейна и в том же столбце ответить ему, то бишь, себе? Это – дело?.. Ну, я – ладно, меня принудработой надо лечить, а вот фельетон, например, о чем он? Кто-то проворовался, его клеймят? Ну, скажи, – воровства меньше станет после фельетона этого? Все мы – армия газетных крыс – несостоятельный, бесполезный народ. Мы же ни на что не способны, импотенты чертовы! Обо всем судим, все рецензируем, а сами что умеем? Материальных ценностей создавать нас не научили, для духовных таланта нет, болтаемся между этими двумя полюсами, как дерьмо в проруби, но какая иллюзия кипучей деятельности! – Илья уже не сдерживался, он почти кричал. – Шел я сейчас по коридору – мать твою! – очкастенькие девочки с карандашиками туда-сюда снуют, мальчики бородатенькие с гранками бегают, а в гранках-то какой-нибудь «концерт для тружеников села», информашка никому не нужная. Дело!.. Кто здесь, на этих двадцати этажах, дело делает? Может, ты, Гошка?

– Я! – зло, твердо ответил Егор. Он повертел в руках погасшую трубку и вдруг, с остервенением швырнул ее на стол, достал сигарету из пачки и закурил. – Я, знаешь ли, не чувствую себя тунеядцем... Да! Мы вот с ребятами на той неделе одну крупную суку из министерства просвещения на чистую воду вывели. Взяточник, подлец! Не читал? За пятнадцатое число? Никого не побоялись, а знаешь, сколько это крови стоило?! Да что ты знаешь?! Сидишь там, в «вечерке», кастрюли маринуешь... Ну и поделом тебе!

– За какое число, ты сказал? – Илья достал сигарету из Егоровой пачки.

– А какие у меня ребята! – не слыша его, продолжал Егор. – Вот Костя Багров! Как из командировки – столько материалу навезет, хоть две комиссии посылай и одну экспедицию. После его статей редакция письмами завалена. Сам слышал, у киоска люди спрашивают, есть ли в номере статья Багрова.

– Он фельетон писал?

– Нет, Еремеев...

Зазвонил телефон, Егор поднял трубку и сразу опустил ее.

– Еремеев писал... так себе получилось. Ты бы лучше сделал. Я знаю твою руку. Ты бы его так разделал! Помнишь хоть, как писал?

– Сочинения в десятом классе? – желчно усмехнулся Илья.

– Насчет сочинений не знаю, а очерки твои в университете, на третьем, на четвертом курсе, прекрасно помню. Настоящая публицистика, без дураков. Ты из нас самый талантливый был.

– Самые талантливые книги пишут, – насмешливо оборвал Илья. – Повести, рассказы, романы, понимаешь? Литературу пишут талантливые, а не злобу дня. Литературу, которая остается. А злоба дня, она, знаешь, куда девается? На дно некой речки, там еще старичок-симпатяга в лодочке сидит.

Опять зазвонил телефон. Егор, не оглядываясь на него, отвел назад руку, привычно хлопнул трубкой по рычагу.

– Вот что, – хмуро сказал он, – ты проваливай сейчас, пока я не очень злой. Сегодня вечером загляну.

Илья поднялся со стула, взял Егорову трубку, повертел ее в руках и опять положил на стол.

– Да... – сказал он, не глядя на друга, – а она и в самом деле очень изменилась. Ты заметил, какие у нее скорбные черточки у губ?.. Вот... здесь...

– У кого? – нетерпеливо, раздраженно спросил Егор.

– Плевать мне на ее диссертацию, на ее крупную должность, она сына моим именем назвала. Ты же представь, как она меня, гада такого, любила!

– А-а, – протянул Егор, – ты Наташу встретил. Ну, надо же. Десять лет не видел, а тут...

– Я ее искал! – жестко перебил Илья. – Ничего тут случайного, я искал ее.

– Ну, что ж теперь делать, Илька? Теперь ничего не сделаешь.

– Это мог быть мой сын, – тупо глядя в угол, пробормотал Илья самому себе. – Я удобно жил, всех моих детей убивали до рождения. Это большое удобство в жизни, когда и женщина относится к этому просто. Хотя б одна послала меня к черту!

– Теперь ничего не поделаешь, старик, – примирительно проговорил Егор. Они замолчали.

– Пойду, – вяло сказал Илья.

– Ну, постой, расскажи толково – где встретил, о чем говорили!

Илья молча махнул рукой и, не глядя на друга, словно забыв о нем, вышел из комнаты и побрел к лифту.

– Я заскочу вечером! – крикнул вслед ему Егор. Илья не обернулся.

* * *

С пяти часов он сидел на скамейке перед третьим подъездом нового высотного дома у дороги и ждал.

Стало смеркаться. Истошно воя, к дому подползла мусорная машина. Илье со скамейки был виден лихой, сноровистый мусорщик с лопатой и шофер с лицом юного шаха. Облокотившись о дверцу, сидя в кабине, он бесстрастно ждал, пока мусорщик управится. Он был отстранен и от самой машины, и от людей, бегущих с ведрами, этот юный шах был непостижимо далеко, в другом измерении, из старой восточной миниатюры, и там, на воображаемой миниатюре длилась охота юного шаха, и золотой олень, сраженный царственной стрелой, в смертном изнеможении склонял к земле свои рога...

Все так же утробно воя, машина уползла к соседнему дому.

Илья почему-то считал, что Наташа появится со стороны дороги, но она вышла из подъезда – домашняя, в босоножках, бежевый плащик был накинут на плечи.

– Ну, – сказала она, подходя к скамейке. – Ну что, Илюша? Ну, сколько можно сидеть?

Илья сглотнул, поднялся и сказал хрипло:

– Наташа, зачем ты вышла замуж?

– Ты пьян? – страдальчески морщась, спросила она. – Что тебе нужно, Илья?

– Что ты наделала, дуреха! – тяжело дыша, тихо сказал он. – Почему не дождалась меня?

Он был готов к тому, что Наташа не захочет говорить с ним, уйдет, но она вдруг протянула руку и быстро оправила воротник его куртки. И снова, как утром, в грудь ему ударила тяжелая и теплая тоска – это был ее жест. Он вспомнил – этим движением десять лет назад она оправляла ему вечно торчащий воротник плаща.