Читать книгу "Отравленный трон - Селин Кирнан"

При мысли о кошачьих сплетнях Винтер скептически хмыкнула. Но Рази выглядел очень грустным и сдавил ей руку. «Ну, Рази, просто скажи это!»

— Их отравили, Винтер. Всех.

Она ахнула, высокий скорбный крик заставил Марни обернуться и пытливо глянуть в их сторону. Винтер пыталась вытащить руку из мощного захвата Рази, но он, изловчившись, схватил и вторую ее руку, притянул к себе, заставив девочку смотреть ему в глаза. — Шшшш… Успокойся, шшш… — сказал он очень твердо и тихо. Его вид словно говорил: «Помни, где ты находишься. И помни, кто ты такая!»

Преисполненная горя, она вырывалась из его объятий, из глаз, слепо уставившихся в потолок, ручьем текли слезы. Одна мысль: «О нет! Нет, только не это!»

— Мне так жаль.

— И Серую Матушку? — Он кивнул. — И Масляный Язычок погиб? И Симон Дымок? И Кориоланус?

Рази отвечал кивком на каждое имя, а потом просто трагически склонил голову, полный сочувствия. Страшный список продолжался, а он продолжал сжимать руки, словно держа ее в плену.

Наглый волокита

— Хватит уже, девочка! А ты, парень, отпусти ее руки, а то вцепился, словно арестовать ее хочешь.

Резкий голос Марни был негромким, но властным. Она встала, укрывая ребят собой от любопытных взглядов. Рази и Винтер не посмели ей перечить. Он выпустил ее запястья, словно обжегшись, а она всхлипнула и вытерла слезы. Марни дала Винтер влажное полотенце, все так же закрывая ее от чужих взглядов. Девочка была благодарна за уединение и возможность прижать к пылающему лицу прохладную ткань.

Марни переводила взгляд с одного на другую, помрачнев, как туча. Они провели детство под ее присмотром, путаясь под ее ногами, как бездомные щенки. Мать Рази интересовалась сыном лишь потому, что он приблизил ее к трону. А Винтер и Альберон стали сиротами в первые же минуты жизни, так что вообще не знали материнской любви. Марни вырастила всех троих, ее тяжелая медвежья поступь сопровождала детишек в юные годы. Именно она была им утешением и опорой, но без мягкости и нежности, как можно было бы ожидать от матери. Марни любила неласково, как любят звери своих детенышей, защищая их. Они были ее выводком, а детенышам, чтобы выжить, приходится учиться выносливости.

— О Марни! Мои кошки… И призраки…

— Есть вещи куда хуже, чем мертвые коты и замолчавшие призраки, детка. Помни, кто ты такая. И соберись!

Кухонная суета не ослабевала за ее широкой спиной, но Марни говорила так тихо, чтобы было слышно только им. Она со звонким стуком поставила на стол два кубка.

— Выпей это до дна, — приказала она шепотом, потом ткнула пальцем в Рази. — И ты тоже, мальчик! Твой мусульманский Бог не накажет тебя из-за глотка вина в этой пряной настойке.

Вопрос в ее глазах читался безошибочно: «Ну как, мы снова держим себя в руках?» И они кивнули в ответ: «Да, Марни, конечно». Она фыркнула, как бык, и тяжело потопала назад к своим занятиям.

«Если ты в гневе или печали, спиртного следует избегать, — так учил Винтер отец. — Вино — для удовольствия, не для тоски». Но Винтер осушила кубок несколькими глотками, потому что горло, казалось, горело от слез, а настойка была прохладной и сладко-терпкой. Рази отхлебывал понемногу из своего кубка, сидя неподвижно рядом. Вся кухня делала вид, что ничего не происходило.

Во время последовавшего долгого молчания Винтер ощутила, что выпитое вино коварно ударило в голову, и пожалела, что осушила бокал так быстро. Слава богу, что она перед этим поела, потому что вина, похоже, было больше, чем надо.

Спиртное, тепло кухни, присутствие Рази, неприятные новости — все это наложилось на долгое путешествие и навалилось на девочку почти непереносимой усталостью. Если бы можно было склонить голову на усыпанный крошками стол и задремать, не опозорившись перед прислугой, Винтер бы так и сделала.

— Рази, — пришлось прилагать усилия, чтобы внятно произносить слова, — пойдем наружу, к реке. Давай поплаваем, а?

О да, они могли бы найти место в тени, под ивами, скинуть надоевшую обувь. Она разделась бы до исподнего и уснула без задних ног, а Рази сторожил бы ее покои, как бывало в детстве.

Он пожал плечами, сказал с искренним сожалением, которое, тем не менее, вызвало неожиданный прилив жгучей ревности:

— Не могу, сестренка. Я кое-кого жду.

— Кого же? — требовательно спросила Винтер, но в этот момент рычание Марни отвлекло их, заставив вздрогнуть от неожиданности, поэтому вопрос даже не был услышан.

— Где тебя черти носили?

Все примолкли и обернулись на свирепый возглас поварихи, пытаясь рассмотреть объект ее гнева.

Молодая пухленькая служанка, застигнутая на ступеньках, покраснела, виновато опустив пылающее лицо. Суетливо ринувшись к столу, она проскользнула мимо Марни, которая занесла кулак в притворной угрозе. Девушка протиснулась на свое место, потеснив соседок, схватила полотенце, бутылку с прованским маслом и принялась смазывать деревянные блюда к вечернему пиру. Конечно, тут же завязалось шушуканье, перемежаемое смешками, между ней и другими служанками.

Винтер собиралась повернуться к Рази, чтобы повторить вопрос, но заметила человека, спускающегося по задней лестнице. Она подумала, что король нанял труппу комедиантов и один из них идет попросить еды.

Он скользил по ступеням, обутый в кожаные сапожки, легко и грациозно, как кот. «Сапожки акробата», — мелькнула мысль. В нем была та наглая уверенность, которую дает принадлежность к клану: дерзкий вид человека, которого поддерживают братья по оружию. Такой или очарует, или перережет горло — причем сделает и то и другое без объяснения причин. Винтер бы поручилась, что его нелегко обезоружить — так много острых ножей таится за мягкой улыбкой.

Она представила, как ценят его товарищи по труппе, но здесь подобные таланты не пригодятся. В отличие от других замков, здесь свободно кормили и поили бродячих торговцев, путешественников и подобный им народ. Интересно было бы взглянуть, однако, как он столкнется с непреодолимыми силами природы в лице Марни.

Винтер устало подперла тяжелую голову и зевнула, наблюдая за парнем сонным взглядом. Он остановился, заправил за ухо прядь длинных волос и окинул кухню оценивающим взглядом со своей удобной позиции на лестнице, так что Винтер смогла получше рассмотреть его.

Он был молод — лет восемнадцать-девятнадцать. Худой, с кошачьей грацией. Примерно на голову ниже Рази. Молочно-бледная кожа, узкое лицо, обрамленное длинными прядями прямых черных волос. Он оглядывался вокруг внимательно и беззастенчиво, без малейшего намека на почтительность.

«Наглый и опасный, — подумала Винтер. — Очень опасный для себя и окружающих, потому что не знает, где его место».

Она увидела, что взгляд комедианта нашел Марни. О, та живо разделается с ним за такое выражение лица! Винтер ждала, что вот-вот льстиво-подобострастная придворная маска скользнет на лицо, но он, на удивление, не обратил внимания на Марни, а уставился на краснощекую служанку, которая пришла перед ним.