Читать книгу "Спальня королевы - Жюльетта Бенцони"

Генриху IV не составило никакого труда привлечь их на свою сторону. И Жан, отец Сильви, отважно сражался при Иври и в других битвах. Впоследствии за свои заслуги он смог жениться на молоденькой кузине Марии Медичи, приглашенной ко двору королевой-матерью как раз для того, чтобы выдать ее замуж. Кьяре Альбицци исполнилось тогда двадцать лет, Жан де Валэн был вдвое старше. Девушка была очаровательна, ее будущий супруг, напротив, красотой не отличался, но брак их, заключенный на следующий день после убийства фаворита королевы из семьи Кончини, от этого не пострадал и был вознагражден появлением на свет троих детей. Сначала, в 1618 году, родилась дочка Клер. На следующий год появился на свет сын Бертран, и, наконец, осенью 1622 года родилась Сильви. Но барону не суждено было ее вырастить. Спустя несколько недель после рождения младшей дочери метко пущенный камень угодил хозяину замка Ла-Феррьер прямо в лоб. Удар оказался смертельным. Имени убийцы никто так никогда и не узнал. У Кьяры де Валэн только и остались, что прекрасные глаза, чтобы оплакивать супруга, которого она искренне любила. Но с ней были еще дети, нашлись и вполне достаточные средства к существованию, по-прежнему сохранились добрые отношения с несколькими друзьями, в число которых входил и Персеваль де Рагнель. Он был, вероятно, самым скрытным из всех, так как без памяти любил молодую женщину, но так и не осмелился ей в этом признаться.

Персеваль де Рагнель родился в Бретани. В десять лет он стал пажом герцогини де Меркер, матери герцогини Вандомской, потом стал конюшим у ее дочери. Новая должность доставляла ему живейшее удовольствие, потому что де Рагнель обожал лошадей. Кроме того, такое положение позволяло ему не иметь ничего общего с той армейской неразберихой, которая возникает, когда все время воюют с каким-нибудь врагом, а враг в эти неспокойные времена то и дело меняется. Но это вовсе не означало, что шевалье был труслив. Он артистично владел шпагой, но отдавал предпочтение перу, любя науку вообще и в частности историю, географию, астрономию, литературу и музыку. Персеваль играл на лютне и на гитаре, чему его научил испанский перебежчик. Наделенный язвительным умом, де Рагнель не пытался скрывать его. При дворе герцогини все знали этого молодого человека высокого роста, чей несколько сонный вид и намеренно полуопущенные веки прятали необычайно живой взгляд.

Персеваль де Рагнель впервые увидел Кьяру восемь лет тому назад. Тогда ему было девятнадцать, он никогда еще не испытывал страсти. И его просто сразила эта женщина, напоминающая изысканную статуэтку из слоновой кости, увенчанную массой черных блестящих волос, с такими огромными черными глазами, что они казались маской на изящном тонком личике. Это произошло на празднике в Ане, а потом де Рагнель частенько навещал де Валэнов, не ставя об этом в известность герцогиню. Его всегда встречали в Ла-Феррьер как искреннего друга, особенно после смерти барона. И поэтому, стоило ему увидеть крошку Сильви в таком плачевном состоянии, его сердце обезумело. Приказ герцогини Вандомской отправиться узнать, что же случилось, последовал почти сразу, иначе он сам, не задерживаясь, отправился бы к Кьяре, не нуждаясь в разрешении.

Когда со своим слугой по имени Корантен Беллек во главе маленького отряда он оказался перед старинным подъемным мостом, уже спустилась темная ночь. Вокруг стояла мертвая тишина. Даже лягушки во рве молчали. Ни огонька, ни отсвета пламени ни в замке, ни на кухне, ни в грациозном доме в стиле эпохи Возрождения, так хорошо знакомом Персевалю! Но при свете принесенных факелов де Рагнель тут же увидел тело женщины. Его лошадь чуть было не наступила на него. Спрыгнув на землю, он бросился на колени и, приглядевшись, узнал Ричарду, кормилицу Сильви. В ее спине зияла огромная рана, и, перевернув тело, Персеваль заметил зажатый в мертвых пальцах кусочек голубой ленты, похожей на ту, что была в спутанных волосах малышки. Ричарда, вероятно, умерла, защищая собой девочку. А та потом выскользнула из ее рук и отправилась куда глаза глядят вместе со своей куклой.

Тем временем приехавшие разбрелись по дому. Наконец появился слуга Персеваля, крича на бегу:

— Это ужасно, сударь! Здесь нет ни единой живой души. Слуги, дети… Все убиты.

— А мадам де Валэн?

Корантен посмотрел на своего хозяина. В его взгляде промелькнуло что-то, похожее на жалость.

— Идемте! Но я должен вас предупредить, вам потребуется мужество!

Переступив через порог и пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку низкой двери, ведущей в жилую часть замка, мило украшенную каменной резьбой, де Рагнель почувствовал, как тошнотворный запах крови берет его за горло. Кровь была повсюду. В комнатах валялось около десятка скорчившихся тел, заколотых кинжалом или шпагой.

Но самое ужасное ожидало его в спальне хозяйки замка. Перед Персевалем открылось такое страшное зрелище, что он на мгновение отпрянул, не вынеся увиденного. Посреди изломанной мебели, вспоротых матрасов и подушек лежала полуобнаженная Кьяра с перерезанным горлом. Одежда ее была разорвана, ноги раскинуты в стороны. Никаких сомнений не оставалось: ее изнасиловали, прежде чем убить. Огромные глаза молодой женщины оставались открытыми. В них отразилась та мука, которую ей пришлось вынести. Она умерла, сознавая свое бесчестье и унижение, не в силах защитить ни детей, ни самое себя. На лбу у нее, как знак дьявольского обладания, горела красная восковая печать. Никаких инициалов, только греческая буква омега.

У де Рагнеля вырвался сухой смешок, который был страшнее, чем рыдание:

— Посмотри, Корантен, мы имеем дело не с каким-нибудь бандитом с большой дороги, не с наемником, чей хлеб — убийства… Этот палач ученый человек! Он знает греческий и даже пишет на нем. Омега! Почему именно омега? Что это, роспись злодея в совершенном преступлении или конец чего-то в великой христианской традиции? Омега неизвестно какой альфы ? Я не хочу, чтобы мой ангел унес с собой в могилу этот символ бесчестья!

Он достал свой кинжал, встал на колени на ступенях кровати и попытался отклеить печать, но воск держался крепко, да и руки у него дрожали. Корантен пришел ему на помощь.

— Дайте лучше я сам сделаю, сударь. Здесь нужно очень тонкое лезвие, как у бритвы. Его нагревают. Потом, когда воск станет мягким, осторожно протягивают конский волос. Очень аккуратно, чтобы ничего не повредить.

— Где ты этому научился?

— У бенедиктинцев в Жюгоне. Когда вы взяли меня на службу, я не скрывал, что сбежал оттуда. В монастыре отец Ансельм проникся ко мне дружбой. У него была страсть к рукописям, хартиям и тому подобным вещам. Это он научил меня читать и писать, показал мне, как поступают, если нужно узнать содержание письма, но ни в коем случае нельзя нарушить печать. Иначе ее можно сломать…

— Но ты же изуродуешь ее лицо, — медленно произнес Персеваль, не отводя глаз от молодой покойницы. — Надо сохранить этот кусок воска как свидетельство о мучениях невинной жертвы, и, может быть, он выведет меня на убийцу. Вот кого я без сожаления отправлю в преисподнюю к ему подобным. Постарайся снять печать и не поранить мадам де Валэн!