Читать книгу "Ведьмина звезда. Последний из Лейрингов - Елизавета Дворецкая"

– А нам теперь не до старинных обычаев! – продолжала она. – Нам бы найти, чем дань заплатить! Тебе-то, Ульвмод, наверное, не о чем беспокоиться? У тебя-то всегда что-то припасено!

– Да, как водится. – Ульвмод со скрытым довольством кивнул. Отпив из ковша, он поставил его на колени, придерживая обеими руками. – У меня есть на дань, и даже найдутся подходящие дары для благородной женщины… если я вдруг надумаю жениться.[8]Все ведь может быть, правда, Тюра?

Он слегка подмигнул вдове, и Тюра с мягким смущением рассмеялась. У нее было такое лицо, что улыбка не просто шла ему, а казалась его неотделимой частью. Что-то мягкое, любовное просвечивало в каждой ее черте, и всякий, на кого она бросала взгляд, сразу чувствовал себя согретым и обласканным. Всегда спокойная и приветливая, Тюра никогда не злилась и не досадовала, как будто все жизненные невзгоды проходили мимо, ее не касаясь. Но именно она-то и была сердцем всех домашних забот: она кроила домочадцам одежду, ставила хлеб, лечила скотину, мирила ссорящихся, утешала опечаленных, разгадывала сны, возилась с детьми, выхаживала больных – казалось бы, когда ей еще улыбаться? Ульвмод уверял, что такого пива, как она, не умеет варить никто в трех днях пути во все стороны (дальше ему не случалось бывать). День-деньской Тюра хлопотала; другая бы твердила, что с ног валится, а благодарности не видит, но при взгляде на Тюру возникала только одна мысль – вот счастливая женщина! Счастливое состояние духа – гораздо большее богатство, чем ожерелья и кольца, и Тюра дочь Сигмунда своим примером доказывала это каждый день. И несмотря на то что ее муж четыре года назад погиб в море, после чего она и перебралась жить к сестре, никому и в голову не пришло бы назвать ее «хель», прозвищем вдовы. При взгляде на нее сразу хотелось улыбнуться, и многим казалось, что вдовье покрывало ей совсем не идет.

Разговор о сватовстве Тюра не поддержала, а, напротив, намекнула, что гостю пора бы объявить цель своего приезда.

– Наверное, нелегко тебе было выбраться из дома, когда в большом хозяйстве столько забот! – сев на скамью, заметила она. – Как ты управился с жатвой? Нет ли каких-нибудь новостей?

Ее дочка, Аста, приткнулась рядом и взяла мать за руку. Ульвмод еще некоторое время разглядывал их, очень похожих друг на друга, потом повернулся к Бьярте:

– Ты тут сказала, хозяйка, что в гости надо ездить с подарком. Так у меня есть подарок…

– Не может быть! – фыркнула Бьярта. – А я думала, скорее камень поплывет…

– И если он не слишком придется тебе по вкусу, – в свою очередь перебил ее Ульвмод, – то моей вины тут нет, видят Светлые Асы!

– Ну, вот! – Бьярта снова хлопнула себя по колену и глянула на сестру чуть ли не обвиняюще. – Что я тебе говорила! Восточная Кукушка! Никогда он просто так не приедет! Ну, что ты в этот раз накукуешь?

– Не спеши награждать меня прозвищами, Фригг непокрытых скамей! – Ульвмод умел дать отпор ее ратному пылу, и его голос посуровел. – Пока не ты, а твоя сестра одарила меня ковшом пива, так что не тебе, а ей давать мне новые прозвища.[9]

– Что ты узнал, Ульвмод? – мягко спросила Тюра. Теперь она не улыбалась, в ее серо-голубых глазах появилась тревога. – Фьялли?

– Нет пока что. Другое. – Ульвмод мельком подарил ей успокоительный взгляд и тут же глянул на Бьярту с прежней суровостью. – Я узнал, что кто-то из ваших людей застрелил мою овцу.

– Что ты несешь? – совсем не вежливо возмутилась Бьярта. – Застрелил твою овцу! Моим людям нечего делать, ты это хочешь сказать? Тебе сон приснился после той браги, что варит твоя старая ведьма Бинне!

– Застрелил мою овцу! – с напором повторил Ульвмод. – И мы ее привезли с собой! Принеси, Ари! – Он кивнул одному из своих людей.

Со двора принесли мертвую овцу с меткой Ульвмода на ухе. Бьярта смотрела на нее с отвращением: прямо в шее животного торчала стрела, белая шерсть вокруг древка потемнела от засохшей крови и слиплась. Хирдманы оставили игру и подошли ближе; челядь потянулась из кухни в гридницу и столпилась у дверей, с любопытством ожидая разъяснений.

– Это что-то новенькое! – Тюра тревожно улыбнулась, надеясь, что все еще можно обратить в шутку. – Стрелять овцу из лука… Неужели она так сопротивлялась, что с ней надо было обходиться, как с диким зверем?

Челядь начала хихикать в рукава, опасливо поглядывая на хозяйку. Но Бьярте было не до смеха.

– С чужими овцами так и бывает! – сурово ответил Ульвмод. – Чужая скотина для иных как дикий зверь. Ведь это ваша стрела?

– Я знать не знаю этой стрелы! – отрезала Бьярта. – С чего ты взял, что она наша?

Из кухни подошел Эгдир, воспитатель хозяйского сына – высокий, худощавый, угловатый человек лет сорока с рыжей, торчащей клоками бородой. В какой-то из первых битв с фьяллями он был ранен и до сих пор сильно хромал, из-за чего в походы больше не ходил. Присев возле овцы, он взялся за древко.

– Эгдир вынул стрелу – теперь он должен мстить за убийство овцы, да? – хихикая, шептала Аста на ухо матери.

– А ты что-то знаешь, да? – шептала в ответ Тюра, хорошо знавшая свою лукавую дочку. – Признавайся! Будешь свидетелем на тинге!

Аста хохотала, будто ее щекочут, и на ее игривом личике отражалось торжество: пока что она знала больше всех и не спешила делиться, наслаждаясь своей осведомленностью.

Но недолго продолжалось ее торжество, потому что Эгдир тоже был не слепой.

– Это… – Осмотрев вытащенную стрелу, он с недовольным и отчасти виноватым видом ткнул в сторону хозяйки грязным наконечником. Работать руками у него получалось гораздо лучше, чем держать речи. – Знаю я эту стрелу, чего ж тут не знать? Это…

– Ну? – гневно и требовательно крикнула Бьярта. – Не тяни! Язык-то у тебя не хромает!

– Это… – Эгдир посмотрел на хохочущую Асту, словно сверяясь. – Это его…

– Это Коль! – Асту наконец прорвало. – Я знаю! Я видела! Они с Бьёрном ее подстрелили! Они играли, что она дикая! На выгоне, на горе, где Овечий камень! Она в кусты забралась!

– Коль! – вскрикнула Бьярта, услышав имя сына. – Где он? Найди его! – велела она Эгдиру.

Тот неохотно похромал к двери, зная, что поиски будут бесполезны. Десятилетний Коль отличался сообразительностью и проворством: увидев соседа, он так спрятался, что его теперь три дня не найдешь, пока материнский гнев не остынет.

– Нет, постой! – Бьярта остановила его на полпути. – Где, ты говоришь, подстрелили овцу?

– На склоне, где Овечий камень, – гордо повторила Аста, как свидетель на тинге.

– Где Овечий камень! – Бьярта смерила Ульвмода уничижительным взглядом. – Объясни-ка мне, Ньёрд овечьих стад, что твоя овца делала на моем пастбище?