Читать книгу "Королевишны #3колбаски - Клементина Бове"

– А теперь, – вскрикивает мать Хакимы, – этот гад Шегуб, значит, будет расхаживать по Елисейскому дворцу… И собирать награды дальше, хотя на его совести смерти стольких людей, а внутреннее расследование так и не окончено!

– И при этом о Кадере все забыли, – прибавляет отец. – Это немыслимое оскорбление. Немыслимое!

Хакима кивает и поворачивается к нам:

– Так что видите, мне плевать, что я Колбаса. Но это – на это мне не плевать.

Вдруг всё озаряется: Солнце показывается в дверях. Он всё-таки присоединяется к нам, вяло жуёт свой кусок пирога. Я разглядываю его высокий суровый лоб, землистые глаза, коричневые губы. Кажется, никогда ещё не видела кого-то, настолько похожего то ли на принца, то ли на каменное изваяние. Наконец он перехватывает мой взгляд и сдержанно спрашивает:

– Как тебя зовут?

– Мирей.

(Мирей клюквы красней.)

– Мирей, ты очень милая, – говорит Солнце. – Ты никакая не Колбаса. И моя сестра тоже. И ты тоже, – добавляет он, глянув на Астрид.

– Спасибо, и вы тоже, – мямлю я в ответ. – То есть вы тоже очень милый. Ничего общего с колбасой.

Он доедает свой кусок. Я решаюсь-таки:

– Но ведь, как бы всё это ни было печально… это не повод отменять день рождения.

– Ты права, – тихо соглашается мать Солнца. – С днём рождения, Кадер!

Мы все обнимаемся. Встаём, чтобы обнять Солнце. Солнце обнимает меня – Солнце обжигает меня, я сажусь обратно, а в голове всё дрожит и звенит, будто у меня на плечах колокол, в который только что жахнули кувалдой.

Хакима вздыхает:

– Вот бы попасть туда, на этот приём, и прокричать всем этим журналистам правду про Шегуба, заставить взглянуть правде в лицо…

– Хакима! – ворчит Солнце.

Но тут же Астрид бормочет под нос:

– Увидеть живьём «Индокитай»…

Так что я и сама шепчу про себя:

– У меня тоже есть повод туда пойти. Очень веский повод.

Странно, вот так совпало.

Такие разномастные… но общие причины быть там 14 июля, ворваться на их ежегодную вечеринку и – да, почему нет? – напомнить им о нашем существовании.

А если уж объявиться, то надо с блеском, дерзко – верно?

Ну и вот.

Так в день конкурса «Золотая Колбаса» у меня родилась идея.

Отправиться в Париж…

Приехать ровно 14 июля…

И вломиться на их елисейскую вечеринку.

5

Часто, когда спускаюсь ночью на кухню заварить укропного чая (в робкой надежде всё-таки уснуть), я слышу, как мама и Филипп Дюмон спорят, ссорятся или мирятся в постели (жуть). К счастью, сегодня они спорят.

Обо мне, само собой.

– Она несчастный ребёнок, – бормочет мама. – Я чувствую, что ей тяжело.

– Это нормально, Патрисия, она подросток.

– Она что-то пишет, я знаю, она пишет. Какие-то рассказы, но мне показывать не хочет.

– У неё должны быть свои секреты. Имеет же она право на какую-то личную жизнь, отдельную от нас, верно? Не надо держать её на поводке.

– Она не гуляет с друзьями. У неё и друзей-то нет. Сидит сиднем в своей комнате, не хочет ходить в бассейн, и я вижу – это всё комплексы, она стесняется своего тела. Красивые вещи не носит… и будто нарочно даже старается выглядеть поуродливей!

– Патрисия, ей пятнадцать с половиной. В таком возрасте я сам был как она, застенчивым, закомплексованным. И потом, эта нехватка ориентиров, из-за того что отец не хочет её признавать, – это тоже играет свою роль.

– Да ну, – говорит мама, – это всё она выдумала, только чтобы меня донимать. Плевать ей на отца!

Ну всё, хватит. Чтобы прекратить их трёп, я сама начинаю болтать с первым попавшимся под руку существом:

– Ох, Колобулька, дорогой! Знаешь, я так волнуюсь за маму!

И тут же отвечаю за Колобульку тоненьким голоском вроде того, что у сиамских котов в «Леди и Бродяге»:

– Почемуррр, Мирррей? Почемуррр ты волнуешься?

– Потому что она пишет, пишет что-то и никому не показывает, даже Филиппу Дюмону! Я видела, как на днях она прятала в свой письменный стол толстенную рукопись!

– Нужно дать ей жить своей жизнью, Мя-а-аурей! У неё есть право на свои секрррреты!

Дверь открывается, расстилая световой коврик по коридору. Мама в бледно-голубой ночнушке, под хитрым кружевом видно груди.

– Очень смешно, Мирей, очень смешно.

– Что? Я вообще с котом сплетничаю. Колобулька, поздоровайся с мамочкой!

– Добррррый вечерррр, мамочка! – Я приседаю, чтобы помахать его лапкой.

– Не могу поверить, что ты рылась в моём ящике.

– Я? Рылась? Тут не надо быть археологом, чтобы заметить твой кирпич рядом с мотком скотча. «Сущность и удивление», автор – Патрисия Лапланш. «К философии непредвиденного». А что, заголовок звучит! О чём та-а-ам?

– Уже поздно, пора спать, Мирей.

– Ты посылала его в издательства?

О, тот самый вздох! Вздох, который говорит: «Моя дочь такая! Такая… такая… ну просто…» Вздо-о-о-ох!

– Пока что, если тебе интересно, я отправляла её только одному издателю. И он её не взял.

– Почему? Он что, тупой как пробка, твой издатель? Кто это? Галлимар?

– Тебе-то что с того?

– Если это он, то он последний лузер. Нет, серьёзно: триста страниц концентрата Патрисии Лапланш, твоя моська на обложку, и – хоп! – премия за Главную Высоколобую Писанину года в кармане! А то ещё и ленточкой обернуть… «Катрин Денёв от философии»?

– Спасибо, дочка, я приму к сведению твои невероятно ценные советы. Конечно, коль скоро ты была в Париже целых два раза – из них один в моём животе, – то уж точно знаешь всё о столичных издательствах, особенно о тех, что специализируются на трудах по феноменологии.

– ФеномеНАлогии, обожаемая мамулечка… ведь ты у меня ФЕНОМЕНАЛЬНАЯ, что уж там! (Внушительным голосом.) В будни она тащит на себе прыщавую школоту. В выходные – пишет трактат по феноменологии. Скоро на экранах: Патрисия Лапланш в блокбастере «Феноменальная».

– Ну-ну. А пока что, судя по всему, они полагают, что училка из провинциального лицея, а не профессор парижского универа – это совсем не феноменально.

– Ну что сказать, отсталые люди. Ты пошлёшь в другие издательства?

– Это всё не важно, Мирей.

Встревает Колобулька, подняв лапу:

– Давай, скажи «мня-а-у-у», мур-рмуля! Прррошу!