Читать книгу "Гремучий ручей - Татьяна Корсакова"

А дорога тем временем пересекла невидимую, но все равно ощутимую границу между лесом диким и лесом рукотворным. Границу эту охраняла безголовая статуя. Когда-то во времена Ольгиного детства у статуи была голова. Страшная, рогатая, пучеглазая, с вертикальными зрачками. Когда-то этот мраморный инвалид был Фавном, стоящим на входе в эдемский сад. А сейчас от Фавна осталось лишь нескладное туловище, да ноги с копытами. Остались от козлика рожки да ножки… Голову отбили уже после революции. Куда она подевалась, никто не помнил. Может, какой рачительный хозяин забрал к себе домой для какой-то своей надобности, а может, до сих пор валяется она где-то на дне одного из здешних оврагов.

Следом за Фавном то тут, то там стали появляться нимфы. Нимфам тоже досталось, Ольга не увидела ни одной без повреждений. То рука, то нога, то грудь… Призрачная армия мраморных уродцев. Когда-то давно они были призваны украшать парк, но вышло так, что теперь они лишь пугают. Выглядывают из-за деревьев, как живые, следят слепыми глазницами, шепчут…

Нет, это не шепот. Это тот самый феномен Гремучей лощины. Здесь, почти на самом дне, звуки меняются, трансформируются во что-то новое, словно отдаленное, едва различимое эхо. Будь на деревьях листья, Ольга сказала бы, что это ветер шумит высоко в кронах. Но листьев не было, а звуки все равно доносились. Или это ручей? Он ведь где-то совсем близко, идет параллельно дороге, несет свои ледяные воды к усадьбе, чтобы упереться в небольшую плотину и превратиться в пруд. Отсюда, с дороги, его не видно, но он точно где-то поблизости. Ольге даже стало казаться, что она чувствует запах воды, хотя быть такого не могло, наверняка, Гремучий ручей еще закован в лед. Вот через неделю, пожалуй, все возможно, а пока мерещится. Запах – призрак. Такой же призрак, как и этот похожий на эхо звук, как нимфы, следящие за каждым твоим шагом.

Над головой сипло гаркнул ворон, и Ольга вздрогнула от неожиданности. Оказывается, она уже успела отвыкнуть от громких звуков. Ворон, черный, как сажа, сорвался с ветки, и на Ольгу просыпались ледяные капли. Вот и капель, подумалось без былой радости. Раньше капель означала начало весны, пробуждение всего живого, но этой страшной весной, живое предпочитало притвориться мертвым. Может, подцепило заразу от чужеземцев? Или просто испугалось?

А дорога тем временем перестала петлять и превратилась в прямую, как стрела, подъездную аллею. Сердце ускорило свой бег, а Ольга невольно прибавила шагу. За аллеей явно ухаживали, на вековых деревьях кое-где были видны следы от спиленных старых веток, тщательно замазанные садовым варом. Идущая параллельно аллее парковая дорожка была очищена, вдоль нее стояли скамейки на витых чугунных ножках. Скамейки эти Ольга видела в городе. Значит, и они приглянулись нынешнему хозяину Гремучего ручья. Настолько приглянулись, что он не пожалел ни сил, ни времени, чтобы привезти их в усадьбу. А еще это значило другое: Отто фон Клейст имел вес. Веса этого запросто хватало на такие вот капризы и на то, чтобы заполучить Гремучий ручей в свое полное владение.

Аллея уперлась в украшенные геральдическими вензелями кованые ворота. Ворота были такими большими и такими тяжелыми, что ни вандалы, ни ветра перемен ничего не смогли с ними сделать. Впрочем, как и с окружающим усадьбу забором. Просто раньше ворота были распахнуты настежь, а сейчас заперты и охранялись двумя эсэсовцами с автоматами. А еще двумя черными, с рыжими подпалинами, псами. Оказывается, вервольфы любят волкодавов. Какая ирония…

На Ольгу эсэсовцы уставились недобрыми взглядами, а дула их автоматов многозначительно глядели прямо ей в живот.

С двумя сразу она не справится. Да ей и без надобности, у нее есть выписанный в комендатуре пропуск.

Она так и сказала на чистейшем, почти литературном немецком языке, чем повергла эсэсовцев в легкое замешательство.

– Я могу показать. Вы позволите? – Ольга выставила вперед сумочку, словно защищаясь от направленных на нее автоматов.

Охранники переглянулись, а потом синхронно кивнули. Их псы так же синхронно мотнули мордами. Наверняка, по ночам эти черные звери патрулируют территорию усадьбы. Отто фон Клейст печется о своей безопасности. Ну что ж, у него есть на то причины. Но ведь он не знает, кого его волкодавы только что пропустили на территорию. Нет, в ней нет ни силы, ни яростной веры тех, кто ушел в партизаны и подполье. Она простая, стареющая женщина. Не нужно себе льстить – старая женщина. Старая, с виду совершенно безопасная. Но она знает то, что может изменить ход истории. Не всей истории, к сожалению, но вот этой конкретной. А еще у нее есть ящик Пандоры. Она еще не решила окончательно, стоит ли его открывать. Да что там! Она даже не уверена в его существовании! Но ради Танюшки Ольга пойдет до конца. Каким бы ни был этот конец. И когда она остановится у последней черты, рядом с ней будет стоять очень много этих… волкодавов. Уж она постарается.

Пропуск проверяли со всей тщательностью. Пока проверяли, Ольга стояла смирно, продолжала прикрываться дамской сумочкой, поправляя поля фетровой шляпы. Да, она нарядилась. Сейчас даже самый внимательный наблюдатель не признал бы в ней испуганную старуху с площади перед эшафотом. Хорошие вещи способны изменить облик женщины до неузнаваемости. А у Ольги были хорошие вещи. Так уж вышло, что проблем с деньгами не имела ни баба Гарпина, ни она со своими девочками. И на жизнь кое-что осталось. На жизни нескольких поколений, если уж быть до конца честной. Откуда это все, Ольга не знала, но надеялась вспомнить. С каждым часом память подсовывала ей все больше и больше воспоминаний, а голос бабы Гарпины звучал в голове все глуше и глуше. Она еще подсказывала, наставляла, но чувствовалось, что это ненадолго, что очень скоро она покинет Ольгу навсегда, и придется самостоятельно принимать нелегкие решения. И придется становиться для Танюшки той, кем была для нее баба Гарпина.

– Идите к дому. Вас ждут, – сказал один из волкодавов, возвращая ей пропуск. Взгляд его не то чтобы смягчился, но сделался не столь подозрительным. Начало положено…

А за воротами начинался настоящий эдем. Пока еще по-мартовски скупой на тепло и солнце, но уже ухоженный, очеловеченный. Изящные изгибы очищенных от снега дорожек, аккуратно подстриженные кусты, отключенный по случаю зимы фонтан перед домом, который Ольга, оказывается, тоже почти забыла. Было в этом доме что-то нездешнее – и в архитектурном смысле, и вообще. То ли дом, то ли замок. Но не тяжеловесный, толстостенный, призванный охранять покой своих хозяев, а изящный, стремящийся вверх к пока еще низкому мартовскому небу. Не чистая готика, но что-то близкое, чуждое тому, к чему привыкло местное население. Оттого, наверное, и относились к усадьбе всегда с опаской. Или не только от этого, но проще думать, что причина – в архитектуре, а не в событиях, что происходили тут много лет назад. Вот оно – восточное крыло. Следы огня уже почти не заметны на каменных стенах. Если только знать, куда смотреть. Если только приглядываться. Дом, словно живой организм, затянул раны, нарастил новую каменную шкуру и сейчас подозрительно следил за Ольгой несколькими десятками окон.

А она вспомнила! Она помнила и вот эту, увитую девичьим виноградом стену, которая по осени полыхала огненно-красным, и вот это широкое крыльцо в три ступени. И клумбу-розарий перед парадным входом. Розы давно вымерзли без должного ухода и укрытия, а те, что не вымерзли, одичали и измельчали. Сам дом тоже одичал и затаился, словно не доверял новому хозяину. А может и не доверял. Он столько всего пережил, столько вынес – этот удивительный дом! Может, ему было лучше одному, без назойливого внимания людей?