Читать книгу "Я красавчик. И это бесспорно - Ева Ночь"

Мы с Нинкой все имена перепробовали. Ждали, что пацан хоть на какое-то отзовётся. Список мужских имён открыли.

— Всё, не могу больше, — упал я на диван. Нужно бы душ принять. Футболка пропотела, волосы взмокли. Вот это марафон. — Остались самые дурацкие имена, типа Калистрата. Но сомневаюсь, что в здравом уме кто-то так ребёнка накажет.

— А мне кажется, ты пропустил. Данька! Данила! — позвала Нинка. Малыш разулыбался. А что, мне нравится. Даже если его зовут не так, будет Данькой. Плевать. Это лучше, чем ничего.

— Смотри, он сидеть пытается, — шмыгнула носом моя боевая подруга. — Вот девчонки пораньше, а мальчишки попозже. Полгода — не больше ему. Ну, семь месяцев максимум.

Данька схватил мою руку и сжал дёснами пальцы. Обслюнявил деловито, что-то промумукал. Не знаю, никогда ничего подобного не испытывал. Да и дети… как бы мимо меня проходили. Издалека. А тут я сижу — и горячо в груди так, что вздохнуть страшно — вдруг там что-то разорвётся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нинка поймала мой ошарашенный взгляд.

— Вот! А ты как думал? Так оно и происходит.

Что она имела в виду, я спрашивать не стал. И делиться тем, что чувствую, не мог. Это словно моё, самое сокровенное, то, о чём другим если и расскажешь, в хвастовство превратится, в павлиний хвост распущенный. Незабываемые ощущения. Впервые в жизни. И памперс менять совсем не сложно.

— Па! Па! Па! — зачастил мой ребёнок, когда Нинка уже уходить собралась. Я прижал сына к груди.

— Вот! Папа! — сказал я страшным голосом и сам себя испугался.

— Эх, Пилонище, — взлохматила мне волосы Нинка, — то ли ещё будет! Не забудь: ночью дети тоже едят, так что удачи тебе!

Она ушла, а я с сыном остался. И даже в душ сбегал, обложив пацана подушками. Правда, мылся я быстро, а дверь в ванную открытой оставил — мало ли, но все эти мелочи и неудобства — ерунда на постном масле.

Данька оказался покладистым пацаном: освоился, «разговаривал», тянул всё подряд в рот — я только и успевал выхватывать то ручку с блокнотом, куда мудрости Нинкины записывал, то связку ключей — привычка, бросаю на диван. И спал мальчишка замечательно, а я… не знаю, забывался на время. Лежал рядом, прислушивался к сопению, ощущал тепло, что шло от маленького тельца, и думал.

Всё правильно случилось. У моих ровесников уже и по двое. У некоторых дети — подростки. Да хоть у Серёги Звонарёва — женился в восемнадцать, дочери уже четырнадцать. Или около того. А мне всё некогда было.

Некстати вспомнилась девушка, на которой бы я женился несколько лет назад. Подружка Нинкина, Варя. Нравилась очень. Как раз в моём вкусе. Увы, девушка досталась другому, а я… ну, почти и не страдал. Конкурсы, чемпионаты, клубы… Я делал то, что нравится, и работа заглушала мою неустроенность в личной жизни.

На рассвете я вырубился. Сплю я обычно — из пушек можно палить. Будильник услышать проблема. А Даньку услышал. Вскочил. Кормил и мыл. А позже решил-таки тяжёлую артиллерию на помощь позвать. Я срочно нуждался в консультации юриста, и вообще не мешало на разведку сходить.

— Привет, мам, — она опять не дома: где-то там, фоном, прорываются детские голоса. Ма у меня тренер по акробатической гимнастике. На пенсии. И то, чем она сейчас занимается, — «дело для души». Не может спокойно на месте сидеть. — Мне помощь твоя нужна.

— Вообще-то я занята, — так и вижу, как она чопорно поджимает губы. — Но раз ты просишь — приеду.

Мы с ней в конфронтации. Месяца три не разговаривали. Последний скандал слишком громкий получился. Мать требовала, чтобы я остепенился, женился, родил детей. Не то, чтобы я категорически против был, но она давила чересчур сильно, а я не привык, чтобы мной манипулировали, поэтому горшки мы побили знатно. Ну, вот ей и белка, вот ей и свисток. Данька то есть. Хотела? Получи и распишись! Но реакцию её я предсказать не брался, поэтому быстренько придумал аргументы и потренировался у зеркала говорить веско, солидно, спокойно.

Да, выглядело это так себе, но с мамой моей лучше быть готовым ко всему, поэтому спокойствие и ещё раз спокойствие, как завещал великий Карлсон.



=7. Надя

Синего Соника, как в насмешку, звали Соней. По понятным причинам, она невзлюбила меня с первого дня. А все остальные члены коллектива оказались вполне сносными, местами даже приветливыми.

Я подружилась с кадыкастым Никитой, которого все звали Никитосом, и с длинноволосым Герой. У последнего глаза — «умереть не встать» — невыносимо пронзительно-синие. Да и сам он весьма не плох. В работе, конечно — на все остальные его душевно-внешние качества мне наплевать. Ну, почти. Потому что ещё есть Соня-Соник и Геннадий Васильевич, который, как мне кажется, неровно дышал на Сонину синюшность.

В общем, работа работой, а без дружеской поддержки — никак. Хотя бы потому, что детский иллюстратор и рядом не валялся с создателями логотипов, фирменного стиля, оригинальных упаковок, визиток, буклетов и много-много-много ещё чего, чему мне нужно научиться в кратчайшие сроки.

Но кто сказал, что на войне хорошо? На войне плохо всем, а выживают лишь те, кто продумывает стратегию и тактику, умело ведёт боевые действия, не отсиживается в окопе, а смело идёт в атаку. Правда, можно пулю в лоб схлопотать, но лучше об этом не думать вообще.

Я попала в благодатную почву. Ибо всем, кроме Сони-Соника, нравилось поучать. Они были чёртовы фанаты, крутые перцы, трахнутые на голову творцы, когда солнце может на небе и не встать — ему можно, даже если это невозможно в принципе, а макеты будущих шедевров — вынь и положи. И они это делали.

— Пойми, детка, — вещал томный Гера, поигрывая лёгким румянцем на благородной лепки скулах, — иллюстратор и рекламный дизайнер не знак равенства. Здесь мало рисовать и владеть программами. Ты должна улавливать суть, ловить волну, ибо здесь важен не рисунок как таковой, а символ, цвет, композиция. Смысловая нагрузка — вот основа основ. И чем она короче, лаконичнее, мобильнее, тем лучше.

Я прощала ему «детку» — он был ненамного меня старше. Я прощала ему пафос. Потому что за всеми своими странностями он умел лучше всех доносить до моего мозга нужную информацию.

Чуть хуже дело обстояло с Никитосом. Вероятно, очень много мне мог бы дать Геннадий Васильевич, которого все без исключения звали Гением, но мне такая честь не выпала — ну и ладно, я и по имени-отчеству назову, не облезу. Он старше, опытнее и… судя по всему, в чём-то действительно Гений. Я присматривалась к нему жадно. Впитывала каждое скупое слово, но учить меня Гена-Гений не спешил: солидарность — штука страшная.