Читать книгу "Психология народов и масс - Гюстав Лебон"

В Южной Америке в XIX веке шла добыча тех ископаемых, которых в Европе было мало, прежде всего драгоценных и полудрагоценных камней, а также золота, серебра, меди. Добыча обходилась дешевле, чем в Европе, и это привело к стремительному экономическому подъему Латинской Америки, сопоставимому, например, с нынешним нефтяным подъемом Объединенных Арабских Эмиратов. Буэнос-Айрес был «Дубаем» того времени.

Представление о Латинской Америке как мире вседозволенности обязано целому ряду обстоятельств, некоторые из которых сохраняются до наших дней. Все мы знаем из телевизора и газет о наркокартелях Мексики и Колумбии, о жестокости сравнительно недавних диктатур в Аргентине и Чили, о злоупотреблениях и коррупции в Бразилии и Аргентине, о политическом коллапсе в Никарагуа и Венесуэле, о «фавелах» (районах и целых городах трущоб), мексиканских иммигрантах в США и т. д. Конечно, негативные стороны политической и общественной жизни этих стран составляли и составляют только часть их существования, но наблюдателю, привыкшему к сравнительно строгим нравам и общественному контролю старой Европы, видеть всё это было дико. Контрабанда, проституция, бандитизм, коммерческое мошенничество – вот что писали о Латинской Америке в газетах времен Лебона. Примерное представление об этом может дать юг СССР во времена НЭПа, как он представлен в романах И. Ильфа и Е. Петрова, и не случайно Остап Бендер, главный герой этих произведений, мечтает об эмиграции в портовый Рио-де-Жанейро. Нужно заметить, что строгость нравов в Европе тоже появилась не сразу. Например, в Германии XIX века часто изображали Францию как страну разврата, противопоставляя ей местную любовь к порядку и семейные ценности. Но все это в германских странах не существовало всегда, а сложилось под воздействием множества факторов, начиная с позиции вождей церковной Реформации и кончая экономическим влиянием Англии, которая и формировала промышленные и военные стандарты в этих государствах, основанные на индивидуальной ответственности и мобилизации. Еще в XVIII веке репутация немцев в Европе была противоположной. Считалось, что это люди шумные, дикие, не приученные к порядку. А в XIX веке изделия немецкой промышленности воспринимались как дешевая некачественная подделка британских образцов, как нечто ремесленное в сравнении с высоким качеством английской сверхсовременной индустрии. Лишь к концу XIX столетия немецкая промышленность утвердила свою репутацию высокого качества – примерно то же самое в наши дни происходит с Китаем. Как сказано в авангардистской поэме Блэза Сандрара «Проза о транссибирском экспрессе» (1913): «Мы взяли тридцать четыре чемодана дешевой бижутерии Made in Germany».

Буэнос-Айрес во времена Лебона был самым богатым городом Южной Америки. Об этом свидетельствуют монументальная архитектура, метрополитен, построенный еще в начале ХХ века, прекрасные инженерные сооружения – город выглядел вполне как одна из мировых космополитических столиц. Аргентина охотно принимала иммигрантов из самых разных стран, так, в Ростове-на-Дону находилось консульство этой страны, выдававшее гражданство казакам-некрасовцам, исповедовавшим старообрядчество и потому ущемленным в правах в Российской империи. Такую торговлю гражданством Аргентина вела и дальше, после Второй мировой войны, приняв через Швецию нацистских преступников.

По поводу одной из наименее упавших южноамериканских республик, Аргентинской, тот же писатель прибавляет: «Изучите эту республику с коммерческой точки зрения, и вы будете поражены безнравственностью, которая здесь всюду выставляет себя напоказ».

Скорее всего, здесь говорится о торговле запрещенными товарами, подделками, алкоголем и наркотиками и о множестве коммерческих афер, например, об акционерных обществах, которые часто обманывали вкладчиков, а среди них были серьезные коммерсанты из Европы и США.

Что касается учреждений, то ни один пример не показывает лучше, до какой степени они – продукт расового характера и насколько невозможно переносить их от одного народа к другому. Было бы очень интересно знать, чем станут столь либеральные учреждения Соединенных Штатов, будучи перенесены к низшей расе.

«Эти страны, – замечает Чайльд, говоря о различных испано-американских республиках, – находятся под ферулой президентов, пользующихся столь же неограниченным самодержавием, как и турецкий султан; даже более неограниченным, поскольку они защищены от назойливости и влияния европейской дипломатии. Административный персонал состоит только из их креатур… граждане подают голос за то, что им кажется хорошим, но он не обращает никакого внимания на их голосования… Аргентинская республика – республика только по имени; в действительности это олигархия людей, сделавших из политики торговлю».

Ферула (лат.) – плетка, розга; слово из школьного жаргона.

Креатура (лат.) – творение, в переносном смысле – выдвиженец, протеже.

Единственная страна, Бразилия, несколько избегла этого глубокого падения, и то только благодаря монархическому режиму, ограждавшему власть от соискательства. Слишком либеральный для этих рас без энергии и без воли, он в конце концов пал. Тотчас же страна впала в полную анархию, и за два или за три года люди, стоящие у власти, до такой степени расхитили казну, что нужно было увеличить налоги на 60 %.

Бразилия была монархией, Бразильской империей, объединявшей нынешнюю Бразилию и Уругвай с 1822 по 1889 год. Пришедшая ей на смену «сабельная республика» представляла собой смесь республиканской демократии с военной диктатурой; из-за крайней неэффективности управления по всей стране начались восстания, и власть перешла к олигархам. Их правление называют иногда «политикой кофе с молоком», так как президенты были ставленниками либо кофейных, либо мясо-молочных магнатов.

Конечно, падение латинской расы, населяющей Южную Америку, обнаруживается не только в политике, но и во всех элементах цивилизации. Предоставленные самим себе, эти несчастные республики вернулись бы к чистому варварству. Вся промышленность и вся торговля находятся в руках иностранцев – англичан, американцев и немцев. Вальпараисо сделался английским городом, и в Чили ничего бы не осталось, если бы у него отняли иностранцев.

Чилийский Вальпараисо («Райская Долина») был в те времена, – до постройки Панамского канала, – важнейшим стратегическим портом, через который шел основной объем торговли Старого Света с Латинской Америкой. Для охраны порта, не раз подвергавшегося нападениям как пиратов, так и местных повстанцев в союзе с бандитами, использовались регулярные британские вооруженные силы, и поэтому для внешнего наблюдателя порт казался территорией Англии, хотя юридически он был местом свободной торговли (порто-франко). После перехода основного трафика морской торговли в Панамский канал Вальпараисо стал приходить в упадок, и теперь лишь несколько проспектов и удивительная система городских лифтов и фуникулеров напоминают о былом величии.

Только благодаря им эти страны сохранили еще внешний лоск цивилизации, напоминающий иногда Европу. Аргентинская республика насчитывает 4 миллиона белых испанского происхождения; не знаю, можно ли было бы назвать из них хоть одного, помимо иностранцев, во главе какого-нибудь истинно крупного предприятия.