Читать книгу "Нежная война - Джулия Берри"

– Не говори глупостей, – пожурила она. – Вы не старики.

– Скажи это Артуру.

«Артуром» ее отец называл артрит, поразивший его запястья и костяшки пальцев.

– Я серьезно, Хейзи. Ты должна проводить больше времени со своими ровесниками. Только пообещай мне, что не влюбишься в солдата. Иначе останешься с разбитым сердцем.

Девушка кивнула, стараясь не смотреть отцу в глаза. Она не могла ничего ему пообещать.

«Ради бога, – сказала она самой себе. – Ты не влюблена в этого юношу. Вы едва встретились и станцевали два танца. В любовь с первого взгляда верят только люди с ватой в голове».

Но разве не она поцеловала его в щеку?

Афродита

Поцелуй (Часть II) – 23 ноября, 1917

Почему же Хейзел поцеловала его в щеку?

Этот вопрос мучил Джеймса, пока он кружил по кварталу святого Матиаса. Вверх по бульвару Вудсток, вдоль Ост-Индской дороги, вниз по Хейл-стрит и обратно. Прохладный ветер, дующий с Темзы, приносил крики чаек и стук верфи. Впереди мелькали огни Поплара.

Это был дружелюбный жест с ее стороны? Наверняка она вкладывала в этот поцелуй такой смысл: «Не надейся на большее, странный незнакомец. Так я проявляю свою доброжелательность. Патриотическую благодарность. Вот быстрый поцелуй в щеку в качестве доказательства. Теперь прощай».

Джеймс вздохнул. Он уже слышал о таком. О девушках, которые раздавали благосклонные поцелуи солдатам на вокзалах и новобранцам на призывных пунктах.

Вот сюда. Прямо здесь, на его щеке. Он провел по этому месту пальцами.

Джеймс прошел мимо пары, целующейся в темном дверном проеме. Такое поведение точно не понравилось бы Луизе Прентисс. Это напомнило ему о той единственной улыбке, которая заиграла на губах Хейзел и заставила его размышлять о том, какого было бы их целовать?

Да что с ним не так?

Он решил, что дело в войне. Война затуманила его разум. Война практически привела весь мир на грань безумия. Торопливые военные свадьбы, осиротевшие военные дети и ежеминутные влюбленности. Дешевый, неубедительный спектакль.

Но стоило Джеймсу закрыть глаза, как в мыслях снова всплывали воспоминания о юной пианистке в его руках.

Он все еще мог видеть, как отец Хейзел помогает ей надеть пальто и уводит ее из зала. Джеймс мог бы незаметно последовать за ними, но такое поведение было не в его правилах. Это было бы совершенно неприлично.

Ее адрес. Стала бы Хейзел давать ему свой адрес, если бы ее намерения были только дружелюбными?

Проходя мимо целующейся парочки в третий раз, Джеймс решил, что пора идти домой. Он пересек Ост-Индскую дорогу и пошел по Керби-стрит, которая вела к квартире его дяди. Его взгляд скользил по театральным афишам и призывным плакатам военно-морского флота. Достигнув перекрестка Керби и Гранди, он остановился.

Хейзел говорила, что живет на углу Гранди и Байгроув. Второй этаж, над парикмахерской.

Конечно, она уже дома. Мирно спит в своей кровати. Какой вред в том, что он немного свернет с пути и прогуляется по району? Все равно он собирался подстричься. К тому же завтра он вернется для того, чтобы побриться, и заодно… что? Постучится в ее дверь?

В голове отчаянно билось осознание того, насколько нереалистичны его мысли.

У него были чистые намерения. Он не шпионил. Ему всего лишь хотелось увидеть шторы, за которыми юная пианистка проживала свою светлую жизнь. Джеймс совершенно невинно, по-детски, представлял себе, как она спит на мягкой подушке, ее темные ресницы дрожат, длинные волосы разметались вокруг головы, а тонкие руки играют Шопена в ее снах.

Афродита

Бессонница – 23 ноября, 1917

Тем временем у Хейзел сна не было ни в одном глазу. Она переоделась в ночную сорочку, распустила волосы и села на низкий диванчик у окна ее комнаты, обняв колени, чтобы посмотреть вниз, на улицу. Этажом выше играл граммофон двух старых дев – сестер Форд, и до девушки доносились слова арии «Мое сердце открывается звуку твоего голоса». Для оперы было уже поздновато, но Хейзел не возражала.

Джеймс Олдридж. Славное имя, не каждый мог бы таким похвастаться.

Она станцевала два танца с незнакомцем и поцеловала его в щеку?

Она прижалась своей горящей щекой к холодному оконному стеклу.

Разве еще утром этого совершенно обыденного дня она могла подумать, что к вечеру ее мозги превратятся в такую кашу? Она всего лишь согласилась оказать услугу миссис Прентисс и сыграть для солдат из Попларского госпиталя, которые шли на поправку.

Джеймс Олдридж. Он должен отправляться на войну. Он пройдет необходимую подготовку, а затем – прямиком в окопы. На этом оборвется не только их короткое знакомство, но, скорее всего, и его жизнь.

Конечно, он может выжить, но его жизнь, такая, какой он ее знал, все равно закончится. На улицах Лондона нередко встречались солдаты, с почестями отпущенные из армии. Все они были страшно искалечены: одни неловко перекатывались на инвалидных креслах, прикрыв обрубки, оставшиеся вместо ног, другие заправляли рукава в карманы пиджака, чтобы спрятать отсутствие руки, а лица третьих были покрыты уродливыми шрамами в тех местах, где шрапнель разодрала кожу.

Хейзел это знала. Вся Британия знала, какую цену эти молодые мужчины платят каждый день, чтобы остановить проклятого Кайзера. Злого, глупого, мерзкого человека, чья армия хлынула на Европу, как черное наводнение.

От мыслей об этой ужасной цене, чья метка уже стояла на лице юноши с темно-карими глазами, ее глаза наполнились слезами. Из-за этого Хейзел не увидела на углу улицы одинокую фигуру, чей взгляд был устремлен вверх, к ее окнам.

Афродита

Королевская борода – 23 ноября, 1917

Вот и она. парикмахерская. «Королевская борода». Джеймс улыбнулся. Если первый этаж был бородой, то второй – носом? Шутка была настолько плоха, что юноша тихо прыснул.

Темные окна второго этажа отражали тусклый, круглый фонарь, стоявший на углу улицы. В свете третьего этажа были видны очертания граммофона. До него доносились звуки грустной оперной арии. Меццо-сопрано. Очень романтично.

Но нигде не было и намека на Хейзел Виндикотт. Неужели она назвала неправильный адрес?

Он зашел за угол и остановился. Юная пианистка прислонилась к окну, совершенно потерянная в своих мыслях. Джеймс видел длинные волосы, упавшие ей на спину, и воротник белой сорочки.

От ее мечтательного вида ноги Джеймса как будто приросли к тротуару.

Днем вся улочка наполнялась звуками игры на пианино. Парикмахеру «Королевской бороды» очень повезло, ведь он мог слушать ее музыку целый день, щелкая своими ножницами.

«Джеймс Олдридж, – сказал он себе. – Ты только что с ней познакомился. Ты совсем ее не знаешь. И ты дурак».