Читать книгу "Битна, под небом Сеула - Жан-Мари Гюстав Леклезио"

Так вот как ее звали: не Китти, не Келли – ничего подобного. Ее звали Странница. И это имя очень ей подходило.

«Вы меня знаете?», «Вам известно, как меня зовут и где я живу?», «Если кто-то прочтет эту записку, просьба ответить тем же способом», «Просьба позвонить по телефону 10 2…» (дальше следовал номер, который я не стану называть полностью, чтобы не стать причиной неуместных и, возможно, оскорбительных звонков). Записку такого рода Странница носила в висевшем у нее на шее мешочке – плетеном соломенном мешочке, даже скорее не мешочке, а кошелечке. Это была идея госпожи Лим. Не то чтобы хозяйку салона действительно интересовали происхождение этой Странницы и ее злоключения, но окутывавшая незнакомку тайна, нечто темное, почти зловещее, что напридумывала себе госпожа Лим, будило ее любопытство. Она не верила в случайности – ни в чем. Все имеет свою причину, смысл и конечную цель, считала она. И если какая-то там Странница в один прекрасный день появилась в ее квартале, в ее магазине у подножия дома «Good Luck!», это не могло не означать какой-то перемены в уже установленном порядке, помех в эфире, результатом которых станет в конце концов нечто непредсказуемое и в то же время пугающее. «Откуда-то же она приходит, – рассуждала госпожа Лим перед своими подчиненными. – Или кто-то ее к нам присылает?» – «Вот вы бы у нее самой спросили», – пошутила одна клиентка, полная женщина лет пятидесяти, которая регулярно приходила делать завивку и которую госпожа Лим недолюбливала, поскольку та была не только женой пастора из соседней церкви, но еще и скупердяйкой и все время торговалась, особенно когда речь заходила о массаже ее толстой шеи, который она всегда требовала сделать ей после завивки, как будто это было в порядке вещей. «Представьте себе, это я и собираюсь сделать», – отре́зала госпожа Лим. В этот день ей и пришла мысль класть записки в плетеный мешочек.

В течение нескольких недель мешочек на шее у Странницы хранил свою тайну. Записки оставались без ответа. Но вот в один прекрасный день, когда госпожа Лим и думать об этом забыла, Китти вернулась. Без малейшего страха вошла она в салон, словно всех тут знала, и, усевшись на кресло, обитое черным молескином, стала ждать, когда ею займутся, словно для нее это было обычное дело. Госпожа Лим пребывала в страшном волнении. Она никого и близко не подпустила к Страннице. У нее была приготовлена для нее еда: рисовые шарики и рыба, и она поставила перед мадемуазель Китти тарелку. «Вы, вероятно, проголодались, вы ведь проделали такой путь, так что сначала закусите, а потом можно будет немного и побеседовать». «Побеседовать» – это было слишком громко сказано, потому что госпожа Лим ни на какой разговор особенно и не рассчитывала. Она оставила Странницу трапезничать, а сама пошла делать укладку очередной клиентке, чуть глуховатой даме, которой взбрело в голову покраситься в голубой цвет. Остальные парикмахерши госпожи Лим тоже занимались своей работой, то и дело искоса поглядывая, что поделывает мадемуазель Китти. Та же спокойно, не торопясь ела из тарелки. «А она не голодна», – подумала госпожа Лим. Это доказывало, что она не простая бродяжка, что у нее, должно быть, есть свой дом, свои привычки, есть кто-то, кто о ней заботится. Это успокаивало госпожу Лим и в то же время еще больше разжигало ее любопытство. Как может кто-то, кто ни в чем не нуждается, у кого есть дом, кого окружают любящие существа, заявиться вот так в парикмахерскую, усесться в кресло и ждать своей очереди? У нее даже мурашки по коже побежали, когда она вдруг представила себе, что Странница совсем не та, кем казалась, что она – человек, прибывший издалека, кто-то, кто знал ее лично, и вот теперь, после долгих лет забвения, вернулся на прежнее место. Ей не терпелось закончить подготовку дамы к покраске в голубой цвет и, нахлобучив на нее полиэтиленовый чепец, оставить дожидаться, когда подействует краска, а самой побежать к креслу в конце зала, чтобы поговорить со Странницей. Та же не проявляла никакого нетерпения. Поев рисовых шариков, она лениво зевнула и вроде бы задремала на кресле, прислонившись головой к подушке спинки и прикрыв веки, из-под которых поблескивали желтизной ее глаза. Госпожа Лим так спешила, что не вытерла руки, и когда она протянула пальцы к шее мадемуазель Китти, та отпрянула: ей не понравился уксусный запах краски для волос. «Ах, простите, барышня, – сказала госпожа Лим. – Я знаю, запах не из приятных, сейчас помою руки». Что она и проделала весьма старательно в умывальнике перед креслом. Затем, не зная, какую занять позицию, она присела у кресла на корточки – так, чтобы лицо ее находилось на одном уровне с глазами мадемуазель Китти. «Посмотрим, что за послание вы мне принесли». Она осторожно сняла с шеи Странницы плетеный мешочек и открыла его. Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди, когда она обнаружила в мешочке сложенный вчетверо листок бумаги – это была совсем не та записка, которую она положила туда несколько дней назад. На тонкой бумаге чуть сиреневатого оттенка детским почерком были написаны фломастером несколько слов.

Я нахожусь на пятнадцатом этаже большого дома. У меня нет ни имени, ни семьи. Кто я?

В этот миг подбежали остальные парикмахерши и, обступив госпожу Лим, стали пытаться прочесть записку через ее плечо. Но госпожа Лим не позволила им этого сделать. Она выпрямилась, аккуратно сложила листок и спрятала в карман своего передника.

«Так что же все-таки там написано?» – спросила Юн, самая молоденькая. «Да, какой ответ она принесла?» – подхватили остальные. Даже пожилая дама с голубыми волосами подошла в своем полиэтиленовом чепце: «Что тут такое происходит, в конце концов?» Одна из парикмахерш попыталась объяснить: «Все хорошо, мадам, просто пришел ответ». Дама возмутилась: «Все хорошо, все хорошо… Но меня-то вы покрасите или нет?» Мадемуазель Китти, ставшая объектом столь пристального внимания, казалось, нимало не была этим обеспокоена. Она томно потянулась, положила изящную головку на другой подлокотник и стала смотреть в другую сторону.

Так она и продремала в кресле все утро и часть дня. Когда пришло время закрывать салон, госпожа Лим решила написать еще одно послание. Парикмахерши ушли, предварительно сложив инструменты и подметя пол в салоне. На улице смеркалось, зажигались огни, слышалось мягкое урчание машин: жители большого дома возвращались после рабочего дня. Торговец апельсинами, расположившись с трехколесной тележкой на углу проспекта, расхваливал свой товар через потрескивавший громкоговоритель.

Госпожа Лим написала записку. Немного поразмыслив, она решила, что пора назвать имя:

Китти

Я нахожусь в салоне причесок на нижнем этаже жилого комплекса «Good Luck!».

Если вы меня знаете, сообщите, пожалуйста. Спасибо.

После этого она положила сложенный листок бумаги в плетеный мешочек, вдела шнурок в петельку и стала ждать. Странница, казалось, только этого и ждала: она тут же слезла с кресла, направилась к выходу, потопталась на тротуаре, словно не решаясь, в какую сторону пойти, и в мгновенье ока исчезла. Госпожа Лим бросилась к двери, чтобы проследить, куда направилась посланница, но та уже скрылась за кустами, высаженными у входа в дом. У нее даже защемило сердце, словно ей не суждено было никогда больше с ней увидеться, словно мадемуазель Китти в последний раз побывала в салоне причесок. В тот вечер, вернувшись домой к мужу и дочке, госпожа Лим ничего не стала рассказывать им. Это был ее секрет, поделишься им с кем-нибудь, думала она, и все пропало; это как зыбкое сновидение, которое стирается из памяти, как только ты начинаешь облекать его в слова.