Читать книгу "Муж для девочки-ромашки - Арина Ларина"

– Кому тридцать восемь? Чего тридцать восемь? – помимо воли выдал вслух вскипевший от волнения секретарский мозг.

– Так Левочке же! Тридцать восемь лет. Вы практически ровесники! – всплеснул лапками Арон Яковлевич и умоляюще изогнулся, чтобы изучить Надеждино выражение лица и понаделать выводов.

– Мне двадцать шесть! – внезапно оскорбилась Надя. Напряжение отпустило. Неизвестного Левочку можно запросто шугануть. Левочка – не Клякман, она ему точно ничего не должна.

Как выяснилось позже, Левочка был не просто Клякман, а Лев Аронович Клякман, родной сын босса, давно отбывший на историческую родину, а теперь почему-то вернувшийся. Покатав на языке его имя, Надя поняла, что допускать кавалера до мамы никак нельзя. Это был один из тех вариантов, который мог бы безоговорочно устроить требовательную тещу. Они бы нашли друг друга, как две половинки одной разодранной банкноты, и гоняли бы Надю и друг дружку всю оставшуюся жизнь.

– Вот фото. – Арон Яковлевич сунул ей фотографию мордатого мужичка с наглым уверенным взглядом и копной смоляных волос. – Орел, правда?

«Судя по «клюву» – орел», – немедленно согласилась про себя Надя. А вслух она согласилась на встречу. Во-первых, не стоило отказывать шефу, пока он еще таковым являлся. А случившееся говорило о том, что все в этой жизни не вечно, так что шефа, равно как и колченогий стул в его приемной, пора было сменить на что-нибудь другое. Вика с мамой, как это ни прискорбно, оказались правы. Во-вторых, учитывая тот факт, что она все равно решила уходить, стоило воспользоваться подвернувшимся экземпляром для повышения собственной самооценки и для оттачивания методов борьбы с враждебным полом, не желавшим признавать Надину независимость. Собственно, сильный пол вообще не желал признавать не только ее независимость, но и сам факт Надиного существования, демонстративно игнорируя ее наличие.

– Как я рад! Как вы меня выручили! – восторженно чирикал Арон Яковлевич, нарезая круги по приемной. – Левочка заедет за вами к концу рабочего дня.

«Ну и темпы! – восхитилась Надя. – Надо же, как человеку жениться приспичило».

И тут ее осенило, что вовсе необязательно, что незнакомый Левочка желает жениться. Вполне возможно, что он просто решил гульнуть, сэкономив на оплате профессионалок, а заодно подстраховавшись по медицинской части. Вполне возможно, что дома у него сидит жена шестидесятого размера и штук шесть детей. Пофантазировав на эту увлекательную тему, Надюша прониклась к будущему кавалеру чувством глубочайшей неприязни.

От мстительных раздумий ее отвлек звонок Фингаловой.

– Надя, я влюбилась! – завопила Анька, забыв поздороваться.

– Вот неожиданность-то, – вяло удивилась Надя. В мыслях она как раз дошла до момента сватовства, когда жалкий Лева пытался навязать ей кольцо с бриллиантом, а она лишь надменно смеялась в ответ. Получалось очень красиво и жизнеутверждающе. Фингалова же своим дурацким воплем сбила весь эмоциональный накал сцены.

– Ты влюбляешься раз в неделю. Уже давно могла бы привыкнуть и не впечатляться так сильно.

– Ты не понимаешь! – взвыла Фингалова. – Он потрясающий. Я про него стих написала!

Это тоже было не ново. Про каждого своего возлюбленного Анька писала корявенькие стихи, которые потом зачитывала, завывая на манер Беллы Ахмадулиной. Только в отличие от великой поэтессы Анька декламировала совершеннейшую чушь.

– Костику понравилось, – счастливо взвизгнула Фингалова. – Он попросил еще.

– В смысле?

– Еще что-нибудь про него сочинить. Он сказал, что раньше ему девушки стихов не писали.

Надежда презрительно ухмыльнулась, вспомнив пухлого Костика. Не удивительно! Но расстраивать Фингалову не стала. Тем более что примерно через неделю, как обычно, уставший от фингаловского напора кавалер позорно сбежит, а Анна наваяет очередной тоскливый шедевр суицидальной направленности.

– Хочешь, прочту? – предложила поэтесса, не дождавшись от подруги закономерной вежливой просьбы продекламировать новое творение.

– Нет, – твердо ответила Надя.

– Ну, слушай:

Я смотрела в твои глаза,

А из них покатилась слеза,

Ты луну взял в могучий кулак,

Без тебя не могу я никак…

– Ань, потрясающе! Дальше не надо, а то я заплачу, – взмолилась Надежда. Опусы Фингаловой вызывали у нее чесотку и легкую головную боль, примерно как занудные вскрики неисправной сигнализации на какой-нибудь старой колымаге в два часа ночи.

– Так дальше все самое интересное!

Что могло быть интереснее луны в могучем кулаке, Надя не знала и знать не хотела. Переключить Аньку со стихов на прозу можно было только одним:

– У вас что-нибудь было?

– Ты что! – ужаснулась Фингалова, тут же забыв про оду. – Разве я такая?

На взгляд Нади и кавалеров, Анька вообще была никакая. Ее твердое убеждение, что первый опыт и брачная ночь неразделимы, мешало ей устроить личную жизнь хоть с кем-нибудь.

– Он телефон взял?

– Нет, – хихикнула Анька. – Когда я стала прощаться, Костик вдруг так засмущался, что чуть не забыл взять номер. Я сама дала.

Тягостно вздохнув, Надюша представила себе сцену прощания: пухлощекий Костик, вознамерившийся развлечься и запланировавший бурную ночь с утонченной натурой, на ходу лепящей вирши в его честь, был обломан самым подлым образом. Фингалова дотащила его до подъезда и попрощалась, втиснув напоследок номер телефона для продолжения платонических отношений. Этот этап проходили все редкие фингаловские ухажеры. То есть ухажерами их можно было назвать с большим натягом: Анна залавливала себе подобных дохляков, строящих из себя интеллигентов, а на самом деле уставших от половой невостребованности и принимавших фингаловскую сущность за временное кокетство. Исключением в плеяде «ботаников» был все тот же неподдающийся учитель биологии из Анькиной школы и розовощекий курсант из далекого сибирского села, наивно хлопавший глазами и боготворивший Анну в течение целого семестра. Потом приехала его мама с гостинцами и познакомилась с Фингаловой, вернее, глянула в ее сторону и тут же поджала губы. Скорее всего, хозяйственная мамаша вправила разомлевшему от стихов сыну мозги, так как после ее отъезда парень сначала попытался произвести инвентаризацию Анькиных прелестей, а получив по физиономии, отбыл в расположение училища и более на горизонте не появлялся. Как ни странно, но даже самые жалкие бюджетники, больше похожие на суповой набор в дешевой упаковке, после стихов хотели котлет и женского тела.

Однажды, когда очередной младший научный сотрудник исчез с горизонта, даже не попрощавшись, Анька приехала к Наде домой и, надрывно рыдая, приставала с одним вопросом:

– Почему они все уходят? Ну почему? Разве женщина обязательно должна маяться у плиты, а потом прыгать в постель? Это же так неромантично, так неженственно! Мужчина должен меня уважать, а не использовать для удовлетворения своих инстинктов!