Читать книгу "Рожденный очаровывать - Сьюзен Элизабет Филлипс"

– Я даже не была в него влюблена, – призналась она. – Я вообще не верю в любовь. Но мы заботились друг о друге, и, судя по голосу, он был ужасно расстроен. Я побоялась, что он покончит с собой. Друзья для меня – все. Я не могла отвернуться от него.

– Друзья и для меня важны, но если бы один из них попал в беду, я бы прыгнул в самолет и примчался к нему, вместо того чтобы собрать все веши и сняться с насиженного места.

Блу вытащила из кармана резинку и снова собрала волосы в неряшливый хвост.

– Я все равно намеревалась уезжать из Сиэтла. Только не в Ролинз-Крик.

Они миновали плакат с объявлением о продаже овец. Блу мысленно перебрала ближайших друзей, пытаясь вспомнить, у кого можно занять деньги, но все как один отличались двумя признаками: добросердечием и унизительной бедностью. Малыш Бринии был серьезно болен. Мистер Грей едва сводил концы с концами на социальное пособие. Мэй так и не оправилась от пожара, уничтожившего ее студию, а Тония путешествует по Непалу. Ничего не попишешь: она зависит от совершенно незнакомого человека. Словно опять вернулось детство, и она ненавидела слишком хорошо знакомый страх, медленно разливавшийся внутри.

– Итак, Бобри, расскажи о себе.

– Я Блу[9]. Меня зовут Блу. Блу Бейли.

– Милая, обладай я столь же сомнительным вкусом в отношении мужчин, тоже вряд ли смотрел бы на жизнь оптимистически.

Чудно.

– Моя мать была немного расстроена в тот день, когда заполняла свидетельство о рождении Я должна была стать Хармони[10]. Но тут в Южной Африке разразилось восстание, а в Анголе началось кровопролитие... – Девушка пожала плечами. – Не слишком хороший день для Хармони.

– Должно быть, у твоей матери весьма высока общественная сознательность.

У Блу вырвался грустный смешок.

– Можно сказать и так.

Высокая общественная сознательность матери стоила Блу всех сбережений.

Он кивнул в сторону багажника, и она заметила крохотную дырочку в мочке его уха.

– Эти кисти и краски... Хобби или профессия?

– Профессия. Я рисую портреты женщин и домашних животных. Иногда – фрески.

– Не находишь, что сложновато приобретать постоянную клиентуру при постоянных переездах?

– Не слишком. Главное – отыскать приличный квартал с дорогими домами. А потом я раскладываю по почтовым ящикам флаерсы с образцами моих работ. Как правило, это срабатывает, хотя в таких городках, как Ролинз-Крик, вряд ли найдутся зажиточные кварталы. И этим объясняется костюм бобра.

– Кстати, сколько тебе лет?

– Тридцать. Нет, я не лгу. Ничего не могу поделать со своей внешностью.

– «Сейф нет».

Блу подскочила от неожиданности при звуках женского голоса, заполнившего пространство машины.

– Хочу узнать, не можем ли мы чем-то помочь, – промурлыкал голос.

Дин миновал едва плетущийся трактор.

– Элайн?

– Клер. Элайн сегодня выходная.

Блу сообразила, что голос доносится из динамиков машины.

– Привет, Клер. Давненько мы с тобой не говорили по душам.

– Пришлось навестить маму. Ну как тебе приходится в дороге?

– Не жалуюсь.

– Почему бы тебе не остановиться в Сент-Луисе по пути в Чикаго? У меня в морозилке пара стейков с твоим именем на них.

Дин поправил противосолнечный экран.

– Ты слишком добра ко мне, солнышко.

– Для моего любимого посетителя «Сейф нет» ничего не жалко.

Когда Дин наконец распрощался, Блу выразительно закатила глаза.

– Похоже, вы строите их в очередь и раздаете номера? Что за пустая трата времени!

Но Дин отказался включиться в игру.

– Никогда не испытывала желания осесть на одном месте? Или программа защиты свидетелей заставляет тебя метаться по всей стране?

– Мне еще слишком многое нужно увидеть в этом мире, чтобы ограничиться одним городом. Возможно, лет в сорок и подумаю об этом. Ваша подружка упомянула Чикаго. Я думала, вы собрались в Теннесси.

– Так оно и есть. Но Чикаго – мой дом.

Теперь она вспомнила. Он играл в «Чикаго старз».

Блу с легкой завистью оглядела впечатляющую инструментальную панель и рычаг переключения скорости.

– Буду счастлива сесть за руль.

– Боюсь, тебе будет слишком сложно управлять машиной, которая не дымит и не чихает.

Он включил спутниковое радио: смесь старого рока и новых мелодий.

Следующие двадцать миль Блу слушала музыку и пыталась любоваться пейзажами, но тревога не давала успокоиться. Ей требовалось отвлечься, и она совсем было собралась немного позлить Дина, спросив, что он считает наиболее привлекательным в мужчине, но легче было поддерживать иллюзию того, что он гей, и она не хотела заходить слишком далеко. Все же она не смогла устоять перед искушением осведомиться, не стоит ли лучше найти станцию, где передают Стрейзанд.

– Не хочу показаться грубым, – с холодным достоинством ответил он, – но наша гей-община немного устала от старых стереотипов.

Блу сделала все, чтобы изобразить раскаяние.

– Прошу прощения.

– Извинения приняты.

По радио передавали сначала «Ю-ту», потом «Нирвану». Блу вынудила себя немного покапризничать, чтобы он не заподозрил, в каком она отчаянии. Дин подпевал «Никелбэк» мягким бархатным голосом, после чего присоединился к «Колдплей» в «Спид оф саунд». Но когда Джек Пэтриот запел «Почему не улыбнуться?». Дин переключился на другую станцию.

– Оставьте, – попросила она. – «Почему не улыбнуться?» помогла мне выжить в выпускном классе школы. Я люблю Джека Пэтриота.

– А я – нет.

– Это все равно, что не любить... Бога.

– Каждому свое.

Куда подевалось веселое дружелюбие? Он выглядел внушительным и отчужденным. Не тем беспечным футболистом-профессионалом, притворяющимся геем, рекламирующим белье и мечтающим стать кинозвездой. Похоже, Блу удалось на миг увидеть истинного человека за блестящим фасадом, и этот человек ей не понравился. Она предпочитала думать о нем как о тщеславном глупце, но глупцом он явно не был. А вот тщеславие... Тут, похоже, она права.

– Я проголодался.

Он словно повернул невидимый переключатель, позволивший ему стать тем, каким он хотел казаться в ее глазах.

– Надеюсь, ты не возражаешь, если мы подъедем к ресторану для автомобилистов, чтобы не пришлось просить кого-то последить за машиной.