Читать книгу "Ангел Габриеля - Нора Робертс"

— Уже намело фута три, не думаю, что до вечера он прекратится. — Он вынул сигарету. — Так что располагайтесь, как дома.

Она взяла со столика рисунок.

— Похоже. Я польщена.

— Вы красавица, — экспромтом произнес он, ставя ботинки к огню, чтобы высушить. — Я редко сопротивляюсь искушению запечатлеть красоту.

— Вам повезло. — Она положила рисунок обратно. — Гораздо лучше уметь писать красоту, нежели быть красивой. — Гейб поднял бровь. В ее голосе звучал оттенок, только оттенок горечи. — Вещь, — объяснила она. — Странно, но как только люди замечают, что ты красива, они почти всегда начинают считать тебя только вещью.

Повернувшись, она улизнула на кухню, а он, нахмурившись, смотрел ей вслед.

Она сварила ему кофе, затем стала коротать утро, наводя порядок в кухне. Гейб предоставил ей свободу действий. Прежде чем снова наступит ночь, он получит некоторые ответы, но сейчас довольствовался тем, что она занималась пустяками в то время как он работал.

Похоже, ей необходимо было чем-то заняться. Он думал, она удовольствуется сном, отдыхом или, например, вязанием. Вероятно, ей надо было дать выход нервной энергии, а может быть, таким образом она старается избежать разговора, о котором он говорил вчера.

Лора не задавала вопросов и не стояла у него над душой, так что утро прошло без инцидентов. В какой-то момент он заметил, что она примостилась на продавленном диване и читает книгу о деторождении. Позже она вышла в кухню и приготовила густое, ароматное тушеное мясо.

Оба большую часть дня молчали. Он предполагал, что она ждет, когда же он распахнет дверь спальни, которую оставил незапертой вчера вечером, и приступит к своим вопросам. Он ждал удобного случая начать разговор. К середине дня он решил, что она уже достаточно отдохнула. Взяв этюдник и уголь, он принялся за работу, а она сидела напротив него, чистя яблоки.

— Почему Денвер?

Свое удивление она выразила лишь тем, что быстро взмахнула кривым ножом. Она не подняла взгляд и не перестала чистить.

— Потому что я никогда там не была.

— В данных обстоятельствах не лучше было бы укрыться в каком-нибудь знакомом месте?

— Нет.

— Почему вы покинули Даллас? Она положила яблоко и взяла другое.

— Потому что настала пора.

— Где отец ребенка, Лора?

— Умер. — В её голосе не прозвучало ни намека на какие-либо эмоции.

— Посмотрите на меня!

Когда она подняла взгляд, ее руки замерли, и он увидел, что, по крайней мере сейчас, она сказала правду.

— И у вас нет семьи, которая могла бы вам помочь?

— Нет.

— А у него?

Она снова вскинула руку и слегка поранила палец лезвием ножа.

На пальце тотчас же выступила капелька крови, и Гейб бросил этюдник, чтобы заняться ее рукой. Она снова увидела свое лицо, нарисованное плавными угольными линиями.

— Сейчас я перевяжу вам палец.

— Это всего лишь царапина, — начала она, но он уже вышел. Вернувшись, он промокнул рану антисептиком.

Лора снова была озадачена его заботой.

Острая боль пришла и исчезла: его прикосновения были очень нежными.

Он опустился перед ней на колени, сдвинул брови и принялся разглядывать тонкую царапину на ее пальце.

— Если так будет продолжаться, я сочту, что вы просто притягиваете к себе тридцать три несчастья!

— А я решу, что вы настоящий добрый самаритянин! — Она улыбнулась, когда он поднял взгляд. — И мы оба ошибемся!

Гейб просто перевязал ей рану и вернулся на свое место.

— Поверните голову немного влево. — Когда она подчинилась, он взял этюдник и открыл чистый лист. — Почему они хотят отнять у вас ребенка?

Она резко дернула головой, но он продолжал рисовать.

— Я бы хотел видеть ваш профиль, Лора! — Его голос звучал мягко, но достаточно требовательно. — Поверните голову и постарайтесь держать подбородок поднятым. Да, вот так. — Он молча нарисовал углем ее глаза. — Семья отца хочет отнять у вас ребенка. Я хочу знать, почему?

— Я никогда этого не говорила.

— Говорили. — Если он хочет запечатлеть вспышку гнева в ее глазах, придется поторопиться. — Давайте не будем заминать этот разговор! Скажите же мне, почему?

Она крепко сжала руки, но в ее голосе было столько же страха, сколько гнева.

— Я не должна вам ничего говорить.

— Не должны. — Проводя углем по бумаге, он ощутил прилив возбуждения и, что самое невероятное, желания. Желание озадачило его. Более того, оно его встревожило. Однако Гейб упорно продолжал вытягивать из нее ответы, — Поскольку я не собираюсь бросать вас на произвол судьбы, вы должны довериться мне.

Так как он умел смотреть и видеть, то уловил тонкую игру эмоций на ее лице. Страх, ярость, разочарование.

Чего же она так боится?

— Думаете, я выдам им, кем бы они ни были, вас и вашего ребенка? Да поразмыслите же здраво! Зачем мне это делать?

Он готов был поклясться, что вот-вот сорвется на крик, но, к их обоюдному удивлению, просто взял ее за руку. Он удивился больше, чем она, почувствовав, как их пальцы переплелись. Когда она посмотрела на него, эмоции, которые он считал для себя недоступными, забурлили в его душе.

— Вчера вы попросили меня о помощи.

Ее лицо благодарно смягчилось, но голос оставался твердым.

— А вы не можете мне ее оказать.

— Может быть, не могу, а может быть, и не буду. — Но, как бы это ни противоречило всем его жизненным принципам, он очень хотел ей помочь. — Я не самаритянин, Лора, добрый или какой бы то ни было еще, и не люблю лишних проблем. Мне хватает и своих! Но факт остается фактом: вы здесь, а я не люблю играть втемную!

Она устала. Устала бегать, устала прятаться, устала рассчитывать только на себя. Ей нужен был кто-то, кому она могла довериться.

Когда его рука лежала на ее руке, а глаза спокойно и неотрывно смотрели в ее глаза, она почти верила, что ей нужен именно он.

— Отец ребенка умер, — начала она, осторожно нащупывая путь. Она расскажет ему, чтобы удовлетворить его, но не все. — Его родители хотят отобрать у меня ребенка. Они хотят… я не знаю… заменить, вернуть то, что они потеряли, чтобы продолжить род. Мне их жаль, но ребенок им не принадлежит! — Снова этот взгляд. Неистовый, полный желания защитить. Тигрица, охраняющая своего тигренка! — Это мой ребенок!

— Никто с этим не спорит. Почему вам приходится скрываться?

— У них много денег и много власти.

— Ну и что?

— Ну и что? — Снова придя в ярость, она отодвинулась. Контакт, столь утешительный для них обоих, был нарушен. — Вам легко говорить, когда вы принадлежите тому же миру. И всегда принадлежали. У таких людей, как вы, Гейб, ничего не отнимают. Не осмеливаются. Вы не знаете, что это значит, когда ваша жизнь зависит от чужих капризов!