Читать книгу "Билет в Зазеркалье - Антон Леонтьев"

Инна закричала ей в лицо:

— Я застрелила своего мужа! Что вам еще надо? Убила, потому что… — Она вдруг растерялась: — Потому что мы хотели разводиться, а он преступным путем выманил у меня принадлежавшие мне активы. Я обещала его убить — и сделала это! Я его не далее как пару дней назад, при стечении огромного количества свидетелей, едва не пристрелила. А потом поняла, что зря не пристрелила, вернулась в особняк и довела свою криминальную задумку до конца. — И еще раз решительно выпалила: — Убийца я, везите меня в «Матросскую Тишину», или куда там у вас положено…

Суровая особа, никак не отреагировав на ее слова, поднялась из-за металлического стола.

— Повторяю, вы свободны, Инна Евгеньевна.

— Да вы не человек, а робот какой-то! — заявила Инна.

— Мне это часто приходится слышать, Инна Евгеньевна, — усмехнулась особа в форме. — Однако такова специфика моей работы. Кстати, прибыл ваш адвокат, господин Догма.

— Не нужен мне адвокат, — заявила Инна. — Я требую, чтобы вы меня арестовали! Немедленно!

Суровая особа ответила:

— Мы зафиксировали ваше признание в убийстве гражданина Фарафонова. Вы его подписали. Можете быть свободны.

Инна, вздохнув, тихо произнесла:

— Хорошо, как скажете. Если не желаете арестовывать меня, убийцу мужа, то требую предоставить мне с встречу с сыном! Его увезли ваши люди. Он — несовершеннолетний, я — его мать!

Суровая особа заявила:

— Как только это будет возможно, вы его увидите.

— Но почему не сейчас? — закричала Инна.

А суровая особа, выключив лежавший на столе диктофон, произнесла:

— А теперь я скажу то, что не должна говорить. Я тоже мать, Инна Евгеньевна, и отлично вас понимаю. Ваш сын — главный подозреваемый в убийстве гражданина Фарафонова. Вы попытались сокрыть орудие преступления и, вероятно, планировали уничтожить улики, но вам это не удалось. А теперь берете вину на себя, выгораживая сына. Хотя ему, как не достигшему возраста деликтоспособности, тюрьма не грозит, зато, с учетом общественного резонанса, весьма вероятно размещение в специализированном психиатрическом заведении для малолетних убийц, с одновременным лишением вас родительских прав.

Инна закрыла глаза. Наверное, это даже еще хуже, чем тюрьма…

— Он ведь у вас…

Суровая особа запнулась, явно не зная, какое подобрать слово.

Сумасшедший? Урод? Даун?

— …не такой…

— Очень даже такой! — вспылила Инна, а особа сухо прервала ее:

— Давайте не будем спорить. Как мать, я вас отлично понимаю, даже восхищаюсь, а вот как представитель закона… — И, снова включив диктофон, она добавила: — Еще раз повторяю — можете быть свободны!

Меньше всего Инна хотела вести дебаты с адвокатом Догмой, который тарахтел без передыху. Они сидели за столиком в ресторане, куда он привез ее сразу после того, как Инна покинула здание Следственного комитета.

Инна думала о том, что Женечка, ее сын, ее малыш, находится в руках правоохранительных органов.

Которые на полном серьезе подозревают его в убийстве отца.

— Предлагаю вам следующую стратегию, а также рекомендую вам своего хорошего приятеля, отличного специалиста по уголовному праву, который готов взяться за это сенсационное дело. Оно в самом деле сенсационное, потому что убийцей является девятилетний ребенок, к тому же больной синдромом Дауна, что позволяет…

— Мой сын не убийца! — заявила Инна. — Геннадия застрелила я!

Адвокат Догма, на мгновение замолчав и сглотнув, уставился на нее, а потом снова затараторил:

— Понимаю ваши материнские чувства, однако абсолютно не советую брать вину на себя, ведь если вы попадете в тюрьму, то вашего сына тоже отправят в детский дом, ведь вы его единственный родитель, и это значит…

Инна, бросив говорливого законника, направилась к выходу. На пороге ресторана она налетела на мужчину, пробормотала стандартные извинения — и увидела, что это Тимофей.

— Детка, я хочу тебе помочь. Думаю, что…

Закатив ему пощечину, Инна ответила:

— Думаю, что тебе надо держаться от меня подальше! Потому что в следующий раз я за себя не ручаюсь.

Она вышла на улицу — немилосердно пекло солнце, город изнемогал от тропического лета.

Инна вдруг поняла, что идти ей некуда.

У нее ведь больше нет дома.

Перед рестораном затормозил длинный черный лимузин, вышколенный шофер, выскочив из-за руля, предупредительно распахнул перед Инной дверцу.

— Прошу вас, Инна Евгеньевна.

Это что, какая-то ошибка? Судя по всему, нет, ведь к ней обратились по имени-отчеству.

— Детка! — даже не оборачиваясь, Инна поняла, что за ней по пятам идет Тимофей.

— Инна Евгеньевна! — донесся голос адвоката Догмы, с ним Инна тоже не хотела иметь ничего общего: он ведь ни секунды не сомневался в том, что убийца — Женечка.

Поэтому, не задавая лишних вопросов, Инна нырнула во чрево лимузина, дверь бесшумно закрылась за ней, и автомобиль плавно тронулся с места. Водитель был отделен от салона прозрачной, однако, судя по всему, звуконепроницаемой перегородкой.

В салоне сидела полноватая рыжая особа, облаченная в шелковый халат цвета морской волны. Особа, ничуть ее не стесняясь, кормила грудью младенчика, головка которого была увенчана разноцветной вязаной шапочкой с массой крошечных помпончиков.

— Здравствуй, Инночка! — пропела особа серебряным голоском, и Инна вдруг поняла, с кем имеет дело.

Ну конечно, это же вторая Инна — любовница Геныча и мать его детей.

Державшая на руках его единственного сына, который по стечению обстоятельств родился в ее собственный пятидесятый день рождения.

В тот день, когда она едва не застрелила Геныча.

Лично со второй Инной она никогда не сталкивалась — как-то не доводилось, да и желания не было.

А теперь Инна сама нашла ее.

— Инночка, ты же не возражаешь, если я буду кормить Женечку, пока мы с тобой мило побеседуем? — спросила вторая Инна, прелестно улыбаясь, явно изображая Мадонну эпохи Возрождения. — Он ведь крошечка, ему кушать хочется.

Инна, наблюдая за тем, как ребеночек жадно припал к материнской груди, сформулировала ужасную мысль, которая пришла ей в голову и которая, с учетом сложившихся обстоятельств, была абсолютно логичной:

— Это ведь ты убила Геныча?

Вторая Инна, заботливо подтирая чавкающему младенчику рот, ответила с легкой укоризненной улыбкой:

— Инночка, ну как ты такие страсти можешь говорить при моем сыночке!