Читать книгу "Золотой дом - Салман Рушди"

26

И я тоже отвел глаза от Д Голдена. Все лето и всю осень Сучитра и я трудились рядом с Бэтменшей. В этот предвыборно-сюрреалистический год наше внезапное возвышение благодаря системе наград за ролики до статуса звезд политической рекламы привлекло внимание прогрессивных общественных организаций и располагавших большими деньгами политических фондов, поддерживавших мощную, чрезвычайно профессиональную, однако непопулярную соперницу Джокера. Мультфильм, который мы сделали для одной из таких организаций (Джокера отрисовали лучшие современные художники), мгновенно набрал миллионы просмотров. Ухмыляющийся подонок выкрикивал на фоне Нью-Йорка реплики, произнесенные его политическим альтер эго в реальной жизни, верещал, издеваясь над собственными сторонниками: Идиоты! Я мог бы пристрелить человека на Таймс-сквер и не потерять ни единого голоса! – но тут женщина в костюме супергероини, летучей мыши, спускалась сверху, надевала на него смирительную рубашку и передавала одетым в халаты мужчинам из психушки. Так родилась политическая Бэтменша, и кандидат или ее помощники разместили нашу рекламу на официальных страницах кампании в соцсетях, и в первые же сутки ее посмотрело три миллиона человек, мы сделали еще три продолжения, и все они сработали не хуже. Выборы превратились в состязание Бэтменши и Джокера – у Бэтменши имелась своя темная сторона, и она это признавала, однако использовала темную силу в борьбе за добро, справедливость и американский путь, этот лидер мог спасти страну от провала в катастрофический анекдот. Мы задавали тон этой борьбе – она становилась тем, чем мы ее назвали.

Образ Бэтменши придуман Сучитрой, но значительная часть сценария написана мной или нами обоими вместе. Мы были хорошей командой, хотя я по‑прежнему недоумевал, что Сучитра нашла во мне – настолько мы не пара, ее неиссякаемая, блистательная креативность настолько ярче моего жалкого огонька, что порой я чувствовал себя при ней вроде собаки. Однажды ночью, когда мы доделали работу, я изрядно выпил и решился задать ей вопрос, а она расхохоталась, все хохотала и хохотала.

– Да уж, парочка, – сказала она. – Каждый из нас так не уверен в себе, и ни один не понимает, насколько не уверен в себе другой.

Неужто я этого не понимаю, спросила она. Ведь это я получил образование, я – интеллектуал, вижу связи, аллюзии, отголоски, аргументы, образы, а она умеет лишь наводить камеру да прочую техническую работу выполнять. То есть она абсурдно саму себя недооценивала, но тут уж прорвалась ее собственная неуверенность. Я напомнил ей только об одной из множества прекрасных вещей, которым она меня учила: образ обладает формой, и звук тоже, и монтаж, и сюжетная драма. Искусство сценариста заключается в том, чтобы обеспечить гармонию всех четырех элементов. Так она адаптировала для себя теории Сергея Эйзенштейна, создателя “Александра Невского” и “Броненосца «Потемкина»”.

– Ладно, – ухмыльнулась она, когда я об этом ей напомнил, – ладно, окей, это и правда было неплохо.

Эти взаимные признания – я чувствую себя недостаточно творческим человеком, ей недостает интеллектуальности – очень нас сблизили. Так уж мы устроены: влюбляемся в сильные стороны другого человека, но любовь укрепляется и становится постоянной, когда мы влюбляемся в слабости другого. Мы впали в ту любовь, что прежде таилась под нашей любовью, как вода подо льдом, и поняли, что, хотя до той поры нам было вместе хорошо и радостно, мы всего лишь скользили по поверхности, а вот теперь проникаем все глубже и глубже, насколько это в наших силах. Никогда я не знал такого чувства, и она тоже, сказала она, и мы уставились друг на друга блаженно, еще не веря своему счастью. Вот на чем было сосредоточено мое внимание в ту пору: семейство Голденов шло ко дну, а я парил. Мы парили, моя сладкая овечка и я, словно ястреб в “Оклахоме!”, лениво кружили мы в небесах.

– Да, кстати, – сказала она в самый разгар этого блаженства, – ты помнишь три моих правила, я же их тебе называла?

– Зарабатывать самому, жить отдельно и не звать тебя замуж – так?

– Думаю, я готова их пересмотреть.

– О!

– “О”? Вот как? Все, что ты можешь мне ответить?

– Да я просто прикидываю, как сообщить эту новость моему хозяину У Лну Фну, – вывернулся я.

– Зубатку, – сообщил У Лну Фну, – я порой беру в “Хоул фуд” на Юнион-сквер, но у них не всегда есть в продаже. Или же иду в Чайнатаун. Еще необходимы вермишель, рыбный соус, рыбная паста, имбирь, стебель банана, лимонник, луковицы, чеснок, мука из нута. Сядьте и послушайте, будьте добры. Это традиционный завтрак в моей стране – мохинга. Садитесь, прошу вас.

– Мистер У, – заговорил я.

Он остановил меня, изящно приподняв руку.

– Наконец мне пора вас поправить, – сказал он. – Понимаете, У – не имя, это уважительное обращение к немолодым мужчинам, старшим по должности. А еще к монахам. Так что “мистер У” – все равно что “мистер Сэр”. Лну – имя моего отца, которое перешло ко мне. Вам бы следовало называть меня Фну. Так лучше всего.

– Мистер Фну…

– Просто Фну. Мы теперь друзья. Ешьте свою мохингу.

– Фну.

– Я знаю, о чем вы хотите поговорить. Вы хотите переехать к своей девушке и прощаетесь со мной, но поскольку вы любите Сад, хотите попросить у меня запасной ключ. А поскольку вы человек вежливый и знаете, что живу я одиноко, вы скажете, что успели очень ко мне привязаться, намерены часто меня посещать и бла-бла-бла.

– Вы смотрели “Сайнфелд”?

– Каждую серию, а теперь еще и повторы.

– Как вы узнали?

– Ваша девушка – она позвонила мне, потому что знает: у вас язык не ворочается, когда надо о чем‑то попросить. А мне приятно вам это дать. Оставьте ключ у себя. Разумеется, я сдам кому‑нибудь вашу комнату, но вы всегда сможете зайти, буду рад.

– Сад так прекрасен в это время года.

– Я никогда не вернусь домой, – сказал старый дипломат. – Даже в обновленную Мьянму Аун Сан Су Чжи. В любом путешествии наступает момент, когда путник садится у реки и знает: здесь дорога кончается. Наступает день, когда он смиряется с тем, что мысль о возвращении – всего лишь иллюзия.

– Мне очень жаль, – пробормотал я, не находя слов.

– К тому же Голдены так интересны, правда? – приободрился У Лну Фну, даже руками похлопал, обнаружив вдруг дотоле скрываемую сторону своего характера – любовь к сплетням. – Разваливаются прямо на глазах, а у меня теперь хватает времени, чтобы за ними наблюдать.

Что же я был за человек – угощался на завтрак рыбным супом с вермишелью из рук пожилого одинокого бирманского (мьянманского) джентльмена и прикидывался, будто моя любовь к Саду носит характер ботанический и ностальгический. Что я был за человек – планировал жить с женщиной, которая меня любила, но сохранял возможность войти в тайное место, где обитало мое тайное дитя, где в любой день его можно было увидеть в коляске под охраной свирепой русской праматери – и при этом я держал свое отцовство в тайне даже от истинной моей возлюбленной. Что за человек, воспитанный в этом самом Саду людьми высокой принципиальности, учившими своего ребенка верности и чести, мог с такой готовностью уступить призыву сирены? Возможно, все мужчины по натуре предатели, и хорошие мужчины – тоже предатели, только еще не дошедшие до той развилки на своем пути. Или же моя склонность делать общие выводы из своего поведения – лишь способ оправдать себя за то, на что я с такой легкостью согласился.