Читать книгу "Полет гарпии - Робин Хобб"

Тележник содрал с нее чуть ли не все деньги, причем авансом, еще не приступая к работе. Кое-что ей удавалось заработать с помощью своих тяжеловозов, таская бревна с лесоповала в горах. Не особенно много, но хватит, чтобы расплатиться за постройку фургона. Подумав об этом, Ки подавила нетерпение, охватившее ее при мысли о нескончаемых днях однообразной работы и ожидания, которые ей предстояли. Она напомнила себе, что определенной цели и каких-то сроков у нее больше не было. Нет уж, в который раз сказала она себе. Ни в какой Фезус сломя голову она не помчится. Хватит и того, что она заехала в «Три Фазана» и, как дура, расспрашивала там насчет парня с повязками на лице. Миккет, хозяин гостиницы, немало подивился подобным расспросам. Ки совсем не понравилось, как он на нее смотрел: ни дать ни взять уже что-то прикидывал и рассчитывал. Но всего удивительнее было то, что и в Еловом Бору она остановила свой выбор именно на том тележнике, которому что-то говорило имя Вандиена. Да уж. Все это было достаточно скверно и само по себе. Предпринимать же еще какие-то шаги значило признать, что двигало ею нечто большее, чем простая забота. Ки отпила золотистого вина и опять нахмурилась, на сей раз из-за его необычного букета.

Ко всему прочему, сказала она себе, Вандиен, вне всякого сомнения, давным-давно уже уехал из Фезуса. А не уехал, так уедет, пока строится проклятущий фургон.

Фургон… Ки глотнула еще вина, словно желая утопить в нем непрошеную мысль. Сколько бы ни объясняла она все детали взмокшему от усердия мастеру, сколько бы ни перепроверяла до последнего вершка каждый размер – фургон будет, уже не тот. Вандиенов тележник был преисполнен собственных соображений о том, как строить фургоны. Он, в частности, собирался изменить подвеску колес, чтобы в случае глубокого снега можно было их заменить. Еще он хотел увеличить кабинку и устроить вторую дверь, открывавшуюся сбоку фургона. Он настаивал, что ей жизненно необходимы более широкие окна, равно как и более просторное ложе. Каждый Божий день Ки во всех подробностях объясняла мастеру, что следовало делать. И каждый Божий день, когда доходило до осмотра сделанного, выяснялось, что он упрямо воплощал свое. Сегодня Ки вышла из себя и пригрозила, что не станет платить. «Ну так и строй сама, как твоей душеньке угодно», – ответствовал мастер. Ну что за невозможный мужик!.. Ки в который уже раз спросила себя и какая нелегкая ее дернула с ним связаться. Он был настолько же невозможен, как и сам Вандиен.

Ки отпила еще вина, чувствуя, что понемногу привыкает к его странноватому вкусу. Тем более что другого предложить здесь и не могли…

…Какой-то посетитель, идя мимо, легонько задел ее плечо, и Ки рассерженно обернулась. Сперва она увидела только мягкие кожаные сапоги: подколенные застежки были прямо у нее перед глазами. Потом она подняла глаза. И некоторое время смотрела молча, не в состоянии выговорить ни слова.

Поначалу она признала только глаза. Тем более что он сбрил бороду, оставив только усы над неулыбающимися губами. Волосы были подстрижены до плеч и аккуратно причесаны. Шрам был бледной полосой на продубленном непогодами лице. Он касался уголка глаза, слегка скашивая его. Ки заметила, что стоявший перед нею мужчина немного отъелся и больше не выглядел таким заморенным, как прежде. Мягкая льняная рубашка, распахнутая у шеи, была чисто выстирана, и он придерживал на плече седельную сумку, сшитую из хорошей кожи. Еще на нем была непривычного покроя безрукавка с синим узором, а на руке – незатейливый перстень с камешком. На бедре же висела тонкая рапира в видавших виды ножнах.

Он смотрел на Ки сверху вниз молча, без улыбки.

Потом седельная сумка шлепнулась на пол по другую сторону подноса, за которым сидела Ки. Мужчина сел на сумку и поправил мешавшую ему рапиру, отодвинув ее за спину. Он поставил перед собой пустой стакан, а рядом с ним – шарообразную бутылочку золотистого вина. И многоопытной рукой устроил в песке ее круглое донце. Оперся на песок локтями и опустил на руки подбородок.

– У всей посуды, которой пользуются т'черья, круглые донца, – сказал он Ки. – Понимаешь теперь, зачем им эти подносы с песком? Чтобы ничто не переворачивалось.

– С ума сойти, – ответила Ки. Ее несколько обескуражил его мрачновато-торжественный тон.

Он спросил:

– Так ты доделала свое дело в Диблуне?

– Да, – кивнула она и подумала: прах побери эту мрачную рожу! – Я отвезла груз, – сказала она вслух.

Он очень серьезно кивнул, наливая себе вина. А потом неторопливо пригубил, чего-то ожидая. Ки молча смотрела в свою миску. Длинные волосы спадали вдоль щеки, отчасти скрывая лицо. Ей почему-то казалось, что она упускает, навсегда упускает какую-то возможность…

– Я приберег для тебя те вещи Свена, – сказал он. – Я решил, что они тебе понадобятся.

– Не понадобятся, – сказала она. – Выкинь их, Ван.

Он почему-то напрягся всем телом, а лицо побелело. Резким движением он поднялся на ноги, чуть не перевернув стол-поднос со всем, что на нем стояло. Ки по глазам видела, что он был жестоко обижен, непонятно только чем. И люди, и т'черья обернулись полюбопытствовать. Вандиен наклонился за своей сумкой и проворчал:

– Я ведь не напрашивался, Ки. Могла бы просто выгнать меня вон. Я просто хотел как лучше…

Ки изумленно вскочила, больно стукнувшись коленками о край подноса. Она заставила себя протянуть руку и крепко взять его за плечо, а потом – развернуть к себе лицом. Она увидела, что он сжал губы в одну черту, а шрам казался белым швом на побледневшем лице. Ки не сняла руки с его плеча и ладонью чувствовала переполнявшую его обиду и ярость.

– Так ведь и я хотела как лучше, – попробовала она объясниться. – Скажи хоть, на что ты обозлился?

Он посмотрел на ее руку, лежавшую на его плече. Постепенно его дыхание начало успокаиваться, а напряженные плечи мало-помалу обмякли. Вандиен огляделся кругом, обежав свирепым взглядом любопытный народ. И как-то само собой вышло так, что люди и т'черья снова взялись за стаканы и ложки, возобновив прерванные было разговоры. Вандиен снова бросил на пол свою седельную сумку, на сей раз – подле свернутого одеяла Ки. Ки неуверенно опустилась на свою импровизированную подушечку. Вандиен осторожно уселся с нею рядом.

– У моего народа… – начал он, но в голосе прозвучало столь отчетливое сожаление, что он счел за благо начать заново: – У тех, с кем мне в эти дни пришлось иметь дело, сократить чье-либо имя считается тягчайшим, несмываемым оскорблением. Оно принижает того, чье имя сокращено. Оно подразумевает, что он – позор для неназванного родителя. Или не был им признан…

– А у моего народа, – сказала Ки, – это знак душевного расположения. И вот еще что: мы, ромни, не очень-то носимся с имуществом наших умерших.

– Я и не знал, что ты – ромни…

– Я сама не задумывалась об этом. Но это так.

Вандиен налил вина и ей, и себе.

– По эту сторону гор живет не так много ромни, – сказал он. И добавил с осторожной улыбкой: – Я слышал, это весьма жизнелюбивый народ…