Читать книгу "Слава моего отца. Замок моей матери - Марсель Паньоль"

Дойдя до двери, мы застали Поля сидящим на наших вещах: он уплетал за обе щеки яблоки сорта ранет, которые гигант очищал для него от кожуры.

Настало время распрощаться с нашими благодетелями. Граф пожал руку моему отцу и вручил ему свою визитную карточку:

– Если меня не будет, покажите эту карточку привратнику – он вас пропустит. Начиная с этого дня не нужно больше идти вдоль канала: прошу вас звонить у ворот парка и проходить по главной аллее. Так короче.

Потом, к моему великому удивлению, он остановился в двух шагах от матери и раскланялся перед нею, словно перед королевой. После чего, подойдя к ней и весьма изящно и с достоинством наклонившись, поцеловал ей руку.

Мама отвесила ему робкий реверанс, как сделала бы маленькая девочка, и, раскрасневшись, бросилась к отцу. В эту самую минуту между ними пронеслась золотая стрела: это Поль стремглав бросился к старому дворянину и, схватив его большую руку в коричневых пятнах, покрыл ее страстными поцелуями.

Вечером за столом, после того как мы поужинали при свете керосиновой лампы «Матадор», мама попросила:

– Жозеф, покажи-ка визитку, которую он тебе дал.

Отец протянул ей карточку, и она прочла вслух:

Граф Жан де Х…

Полковник Первого кирасирского полка

Чем-то взволнованная, мать на минуту замолчала.

– Так, значит, это… – промолвила она наконец.

– Точно, – подтвердил отец, – это как раз тот славный полк, что под Райхсхоффеном…[29]

Начиная с этого незабываемого дня переход через первое имение превратился для нас в праздник.

Привратник – он же ветеран войны – настежь открывал перед нами ворота; тотчас откуда-то появлялся Владимир и забирал у нас тяжелые вещи. Затем мы направлялись к замку поздороваться с полковником. Он угощал нас леденцами с лакрицей и несколько раз приглашал пополдничать. Однажды отец принес ему книгу, даже не книгу, а разрозненные листы, обнаруженные им у старьевщика: в них повествовалось о битве при Райхсхоффене, с иллюстрациями и планами. Фамилия полковника стояла там на почетном месте, и мой отец, считавший себя противником решения проблем военным путем, долго оттачивал три цветных карандаша, а потом обвел ими те страницы, на которых автор воздавал хвалу отважному «Первому кирасирскому полку».

Старый вояка был тем более заинтересован книгой, что отнюдь не одобрял трактовки событий, представленной автором, о котором он судил как о человеке, «явно на своем веку ни разу не водрузившем на седло свои гражданские ягодицы», и тотчас приступил к сочинению повествования о том, как все было на самом деле.

Каждую субботу, провожая нас по своему парку, он срывал по пути большие красные розы – это был сорт, выведенный им самим и названный «Розы короля». Срезав шипы с помощью маленьких серебряных ножниц, он преподносил букет матери в минуту расставания и всякий раз заставлял ее зардеться. Она никому не доверяла розы и в понедельник утром забирала их с собой в город. Всю неделю, чуть поникнув головками, они алели в белоснежной глиняной вазе на столике в углу столовой, и наш республиканский дом был как будто пожалован королевской милостью.

Замок Спящей красавицы никогда не вызывал у нас страха. Отец в шутку говорил, что ему страсть как хочется переселиться сюда на время каникул. А мать боялась повстречаться тут с призраками.

Мы с Полем несколько раз пытались открыть ставню на цокольном этаже, чтобы увидеть Спящую красавицу в окружении неподвижных рыцарей. Но дубовые доски были слишком толстыми для моего школьного ножичка с жестяным лезвием.

Однажды, заглянув внутрь через какую-то щель, Поль увидел-таки огромного повара в окружении восьми поварят: все они застыли перед вертелом с диким кабаном. Я, в свою очередь, припал к щели, но ничего не смог рассмотреть.

Описание Поля настолько точно соответствовало одной из иллюстраций Вальверана, художника довольно осведомленного, что я вдруг учуял, или мне только померещилось, застарелый дух жареного мяса и необычный, полный тайны запах остывшего дыма, который растревожил меня.

А вот третий замок – замок нотариуса – приберег для нас неожиданный и не очень приятный сюрприз.

Однажды мы проходили мимо изгороди в том месте, где она была более редкой, чем в других местах, как вдруг раздалось:

– Эй, вы куда идете?

Громкий и рассерженный окрик привел нас в ужас.

Прямо на нас, потрясая вилами, чуть не бегом надвигался крестьянин лет сорока. У него была густая шапка кудрявых волос и черные усища, ощетинившиеся, как у кота.

Отец, испугавшись, сделал вид, что не видит его, и продолжал что-то писать в записной книжке – нашей охранной грамоте, – но нападавший был объят настоящей яростью: словно разъяренный конь подлетел он к нам, я почувствовал, как задрожала рука матери, которую я сжимал, а Поль в испуге нырнул в кусты.

Намеревавшийся уложить нас всех на месте человек остановился в четырех шагах от нас. Подняв вилы высоко над головой зубьями вверх, он воткнул рукоять в землю. Затем, растопырив руки, стал неистово махать ими и вплотную приблизился к отцу, судорожно дергая головой. И при этом его уста, на которых выступила пена, источали елей:

– Вы только не бойтесь. Хозяева смотрят на нас. Они у окна второго этажа. Надеюсь, старик скоро откинет копыта, однако с полгодика еще продержится.

Затем, подбоченясь и грозно наклонившись над моим отцом, он стал теснить его.

– Когда эти окна открыты, здесь не ходите. Лучше идите низом, вдоль поля с помидорами. Дайте мне вашу записную книжку, он требует, чтобы вы предъявили документы и я переписал вашу фамилию и адрес.

С этими словами он вырвал записную книжку из рук отца, который не очень уверенно начал было: «Меня зовут…»

– Вас зовут Эсменар Виктор, улица Республики, дом двадцать два. А теперь бегите, да так, чтобы было на что посмотреть!

Указательным пальцем вытянутой руки он со свирепым выражением лица указывал нам путь к свободе. Пока мы ускоренным шагом удалялись, он, сложив ладони рупором, угрожающе закричал:

– И чтоб я вас здесь больше не видел, потому что в следующий раз я буду стрелять!

Как только мы оказались в безопасности с другой стороны ограды, мы остановились, чтобы поздравить друг друга с удачей и вдоволь посмеяться. Отец, сняв очки, отер пот со лба и принялся философствовать:

– Таков уж народ: его недостатки проистекают от невежества. Но сердце у него доброе, как хлеб насущный, а сам он великодушен, какими бывают только дети.

Между тем дети, то есть мы с Полем, приплясывали на солнце и с сатанинской радостью пели: