Читать книгу "Татуировка (сборник) - Александр Варго"

– Но Антон Михайлович полагал, что она пришла из иного мира и пытается воссоздать нечто вроде его копии…

Смолин вернулся на свое место, стул скрипнул. Какое-то время он молчал, а затем продолжил:

– Я понимаю, что ты запутался, но, позволь, я договорю. Как я и сказал, все это время она впитывала информацию о нашем мире, постепенно выстраивая идеальную, с ее точки зрения, картину. Да, картина эта довольно мрачная – полная страданий, путаная, абсурдная. Но! Не забывай, сколь сложное это существо. Для неандертальца современный мир показался бы таким же безумным. Он свел бы его с ума.

– Звучит так, словно вы ее оправдываете.

– Нет, – Смолин щелкнул языком и откинулся на спинку стула, отчего тот опасно накренился. – Не оправдываю. Представь себе новорожденного. Не столь важно, какой расы этот ребенок, кто его мать и отец, но важно то, где он родился и рос. Если это дикое племя, где в порядке вещей человеческие жертвоприношения и поедание врагов, – он не увидит в таких поступках ничего плохого. Если это более или менее цивилизованное государство, он, возможно, станет таким, как ты или я. Ребенок один и тот же – две системы кардинально разные. А теперь представь, что родина этого ребенка – весь мир вокруг, каков будет общий показатель?

Андрей пожал плечами:

– Подозреваю, что не очень хороший.

– Ты абсолютно прав. Мы не умеем жить друг с другом. Мы хорошо научились убивать других людей, ненавидеть и взращивать эту ненависть в новых поколениях и уже давно считаем, что по-другому просто не может быть. Вокруг враги – и все тут: стройте заборы, бункеры, ведь ближний только и думает, как всадить нож в спину! Бездна – всего лишь следствие.

– И что получается? – выпалил Андрей. – Выхода нет? Теперь смириться и дожидаться, пока она сожрет нас?

– Знаешь, в какой-то степени это было бы вполне логичным финалом. Раз мы не можем жить в нормальном мире, а только ищем способы, как в очередной раз все испортить, быть может, мир Бездны – лучшее место для такого существа, как человек.

– Видел я этот мир! Спасибо, не нужно!

– Полегче, – успокоил Смолин. – Я ведь не спорю. Если бы я думал иначе, то вряд ли бы сидел здесь. Но посмотри сам. Бездна – это отражение нашего мира. Кривое, жуткое, страшное отражение всего самого худшего. А чего мы хотели? Я скажу банальные вещи, но от этого они не станут менее страшными.

Войны, жестокость, нетерпимость друг к другу. Вокруг столько людей, которые рады подохнуть ради великой цели, захватив по пути как можно больше врагов, но на эту цель и врагов им должен кто-то указать. Сторонники разных религий, государства, соседи по коммуналке… Все враждуют! Мы же, как одичалые собаки, готовые перегрызть друг другу глотки! Не хотим мы ничего понимать, а слово «любовь» вертим и крутим, как нам удобно. А слово-то простое! Объяснить, что такое любовь, можно даже маленькому ребенку, но мы ищем оправдание жестокости и начинаем выкручиваться, пытаясь объяснить ему, почему хорошо убить того дядю, а вот эту тетю горячо любить. Как мы можем понять, что есть Бездна? Если мы даже не видим связи с тем, что происходит вокруг и почему на свет появляются такие гады, как Москарев, или подросток, расчленяющий животных, или какой-нибудь мальчишка в бедной стране, с малых лет умеющий убивать. Да мы же сами лепим их! Бездна – тот же ребенок, которого мы вырастили моральным уродом, и теперь обязаны за это ответить. Но мы не хотим. Я не хочу, ты не хочешь. Мы боимся. Потому что этот урок будет для нас последним – уже ничего нельзя будет изменить.

Андрей молчал.

– Прости за это, – прошептал Смолин. – Я слишком долго тут.

– Хорошо, – ответил Андрей. – Скажите, откуда появилась секта?

– Она сама создала ее. Несмотря на то что за время своей жизни тут она накопила уйму информации и выстроила сложный план, серьезно влиять на наш мир она не могла. Вот потому ей и пришлось организовать собственный культ.

– И что с ним теперь?

– Он стал ей не нужен. Полагаю, что остались отдельные личности, которые продолжают во все это верить, например тот же Москарев, но как я уже сказал, Бездне все эти служения и молитвы не нужны. Вот поэтому я и говорю, что для ее прихода количество жертв, возможно, не имеет никакого значения.

Теперь пришла очередь Андрея подняться и кружить по комнате. Его трясло от непонимания и чувства собственной беспомощности.

– Но откуда-то это число взялось, – сказал Андрей. – Почему же за столько времени сектанты так плохо старались? Если верить числам, что наносил Москарев, всего триста тринадцать.

– В определенный момент что-то пошло не так – она уснула.

– Где-то я это уже слышал.

– Правда?

– Матери сон верни…

Смолин удивленно посмотрел на Андрея.

– Что это?

– Разве не узнаете? Я думал, это ваше послание.

– Впервые слышу.

Андрей уселся на стул. Воздух в комнате был спертый, похожий на тот, который он вдыхал, находясь в подземелье перед встречей с Антоном Михайловичем.

– Ваш дневник. Вы делали с него копии?

– Никогда. Я отдал свой дневник Антону перед тем, как уйти сюда. Как я понимаю, он тебе его и передал. Почему ты спрашиваешь?

– Вы действительно далеко не все отсюда видите, – ответил Андрей. – Ваш дневник мне отдала Лиза, а после Антон Михайлович тоже отдал мне его. В целом они идентичны, но есть некоторые важные отличия.

– Как такое возможно? – удивился Смолин. – Это электронная копия?

Андрей покачал головой.

– В том-то и дело, что нет. Оба дневника написаны одной рукой. Вот только в той версии, что дала мне ваша дочь, есть множество странных пометок: числа и записи, сделанные разными цветами, и как раз именно в этой копии и вписано число триста двадцать. Сначала я не понимал, что все это значит, пока почти случайно не наткнулся на книгу Киплинга в личной библиотеке Антона Михайловича.

Смолин схватился за голову.

– Вы же любите Киплинга?

– Да-да. Но я все равно не могу понять, как это возможно. Как вообще у Лизы появился мой дневник?

– Если вкратце, то согласно этим пометкам в дневнике и книге, в которой тоже нашлись пометки, я смог расшифровать послание, звучащее так: «Матери сон верни. Ради нее на что ты готов? Пусть этот путь закончится там же, где и начался. Ты обрети покой в своей душе. Остановиться может не каждый. Проклятие рода и вина на ней? Смерть – спасение. Прощение – смерть».

Смолин долго сидел, держась за голову и обдумывая услышанное.

– Да, я тоже до сих пор ломаю голову над этим, – ответил Андрей. – Я потому и думал, что это ваше послание. Ведь и записка от вас была написана красной ручкой на листке и тоже содержала загадку.

– Моя записка?! – Смолин непонимающе посмотрел на Андрея, затем сощурил глаза и как-то с подозрением посмотрел на него, будто пытаясь понять: не дурит ли он его?