Читать книгу "Метро 2033: Пифия-2. В грязи и крови - Сергей Москвин"

Внимательно поглядывая по сторонам, чтобы не столкнуться с дозорными лицом к лицу, и при необходимости лавируя в толпе, Гончая пробралась к переходу, связывающему Киевскую-кольцевую с одной из двух смежных радиальных. Она понятия не имела, на какую станцию ей нужно попасть. Стратег говорил про сталкеров Арбатской Конфедерации, но при этом не уточнил, с какой они линии: Филевской или Арбатско-Покровской. Впрочем, это не имело значения, так как в Конфедерацию входили обе радиальные станции.

Переход, судя по надписи на восстановленном указателе, вел на синюю – Арбатско-Покровскую линию. Под указателем, напротив друг друга, расположились ганзейские часовые и пограничники конфедератов – по четыре бойца с каждой стороны. И ни одного прохожего! Гончая оказалась единственной, и это ей совсем не понравилось.

Но ганзейские пограничники были настроены мирно.

– Далеко собралась, красотка? – окликнул ее молодой солдатик в сдвинутом на затылок черном берете, а когда девушка обернулась, добавил: – Не покидай нас.

Она одарила часового и его товарищей своей самой очаровательной улыбкой.

– Скоро вернусь, мальчики. Не скучайте.

Улыбка ли сыграла свою роль, или часовые выпускали без проверки всех покидающих Ганзу, но паспорт у нее никто не потребовал. Оставалось пересечь последнюю границу, но Гончая надеялась, что упоминание Стратега и ссылка на главу конфедератов президента Твалтвадзе позволит ей попасть на смежную станцию и без документов.

В действительности все оказалось даже проще, чем она думала. Не успела Гончая приблизиться к пограничному посту, как часовые раздвинули перед ней заградительные барьеры, а начальник пограннаряда еще и добавил с улыбкой:

– Добро пожаловать на станцию Киевская Арбатской Конфедерации, где все гости и жители окружены радушием и заботой!

Улыбка, как и сама фраза, явно заученная, дались начкару с трудом. К тому же Гончая не любила, когда ее окружали вниманием, пусть даже это были радушие и забота, поэтому поспешно миновала пограничный пост и скрылась в переходе.

* * *

Последний раз Гончая появлялась здесь по поручению фюрера. Рейх, ослабленный незатихающей диверсионной войной с Красной Линией, нуждался в новых торговых партнерах, и фюрер скрепя сердце обратил внимание на Арбатскую Конфедерацию. Однако свои предложения он сформулировал в крайне ультимативной форме и вместо письма с заверениями в преданности и вечной дружбе, на какое, очевидно, рассчитывал, получил полиэтиленовый мешок с отрезанной головой своего парламентера.

Исправлять ошибку фюрера отправилась Гончая – для него Валькирия. Судя по тому, что тот вручил ей запечатанный конверт, не показав самого письма, содержание нового послания мало отличалось от предыдущего. Фаворитка фюрера не хотела повторить судьбу предыдущего парламентера – а то, что она слышала о взрывном характере главы Арбатской Конфедерации, не исключало такую возможность, – поэтому не стала вручать послание в его резиденции. Вместо этого она дождалась, когда президент покинет столицу и посетит смежную станцию Арбатско-Покровской линии, и, улучив момент во время его встречи с местными жителями, передала запечатанный конверт.

Ее расчет оправдался – темпераментный президент Твалтвадзе не стал пятнать свою репутацию прилюдной расправой над простой, скромно одетой почтальоншей, а больше Валькирия ему на глаза не попадалась. Единственным неприятным моментом этой истории, о котором она не любила вспоминать, было то, что в ожидании главы Конфедерации ей пришлось четыре дня изображать бездомную девчонку-сироту, влюбленную в начальника пограничной стражи, иначе ее в первый же день вышвырнули бы со станции.

Гончая так и не узнала, помогло ли переданное ею послание укреплению экономических связей Рейха, но больше фюрер с подобными поручениями к своей фаворитке не обращался. Иных поводов вернуться на Киевскую не представилось, а ностальгией охотница за головами никогда не страдала, поэтому обе радиальные станции остались в стороне от ее маршрутов.

За прошедшее время Киевская переменилась, хотя Гончая не сразу смогла понять, в чем заключаются эти перемены. Упирающиеся в свод массивные колонны были вымыты и оттерты от сажи, пол в центральном зале если не сиял чистотой, то и замусоренным тоже не выглядел – местные жители, определенно, поддерживали порядок на своей станции. Людей на платформе было много, а в центральном зале, пожалуй, так даже слишком.

Как и на Кольце, здесь расхаживали вооруженные патрульные, но, в отличие от упакованных в форменный камуфляж и обвешанных новейшим оружием ганзейских бойцов, местные стражи порядка выглядели их жалкой пародией. Дело было даже не в разномастной одежде и изношенном, зачастую откровенно ржавом оружии, а в том, что патрульные, похоже, сами не знали, что здесь делают. Вместо проверки подозрительных лиц и охраны подъездных путей они бестолково озирались и таращились по сторонам. Некоторые вовсе махнули на службу рукой и присоединились к собравшейся в центре зала толпе.

Гончая подумала, что «киевляне» отмечают там какое-то торжество, потому что из толпы время от времени доносился смех и обрывки музыки. Влекомая любопытством, девушка направилась туда.

* * *

Она узнала звуки инструмента! И мелодию тоже узнала. Как и голос исполнителя пошленького озорного романса.

Предо мной диванчик венский,А на нем корсетик женский,А на спиночке: вот так —Чей-то форменный пиджак!

Выводил Баян, ее пожилой учитель музыки, под аккомпанемент своего аккордеона.

Вряд ли большинство слушателей знали, что такое «корсет», – Гончая и сама плохо представляла эту канувшую в небытие деталь женского туалета, – но общий смысл песенки о приключениях влюбленного недотепы был ясен и без этого.

Перед этою картинойЯ застыл с дурацкой миной!И ероша волоса,Думал: вот те и коса.

Инструмент у Баяна звучал по-прежнему чисто, а вот сам исполнитель не всегда попадал голосом в ноты, хотя, кроме его ученицы, это вряд ли кто-то заметил. С той поры, как они расстались на Белорусской, Баян сильно сдал. Гончая разглядела и новые морщины на его лице, и то, как свободно торчит из ворота заплатанной рубахи его дряблая шея. Да и волос на голове учителя заметно поубавилось. Но пальцы старого музыканта также быстро порхали по клавишам, как и пятнадцать лет назад во время уроков с одной своенравной, непоседливой девчонкой!

После проигрыша и припева Баян перешел к последнему куплету:

– И теперь я стороною…

– Обхожу девиц с косою[3], — подхватила Гончая, выступив из толпы вперед.

В этот раз он сразу узнал ее, вытаращил глаза и, похоже, от радости потерял дар речи. Но играть при этом не перестал. Аккордеон зазвучал еще звонче.