Читать книгу "Навстречу Восходящему солнцу. Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе"

В месяцы, последовавшие за захватом Пекина, Гире продолжал вызывать недовольство коллег своим нежеланием наказывать Китай. 12 августа Петербург опубликовал заявление, в котором разъяснялось, что единственная его цель состояла в том, чтобы защитить российских подданных и помочь правительству Китая восстановить порядок. В то же время царские чиновники выражали сильное недовольство вылазками фельдмаршала Вальдерзее в сельскую местность в течение осени, и они первыми выступали за то, чтобы вывести войска из столицы. Что касается самих переговоров, Николай отметил, что «Европа уже без того достаточно напилась китайской крови». Указания царя посланнику были ясны: «Я желал бы, чтобы Гире принимал меньше участия в коллективном давлении на китайцев для принятия ими поставленных Европой жестоких условий. Теперь пора нам отделиться от западных государств на Дальнем Востоке». Через несколько недель после снятия осады посланник выполнил пожелания императора вполне буквально: он временно перенес свое посольство в Тяньцзинь на том основании, что его присутствие в Пекине бессмысленно, поскольку двор Цыси оставался в Сиане. Роберт Харт ворчал: «Русские играют в свою собственную игру».

Миролюбивая позиция Петербурга вызывала ярость Запада. Премьер-министр Великобритании лорд Солсбери в какой-то момент считал, что «Россия, а не Китай, представляет наибольшую опасность». Кайзер Вильгельм II с негодованием воспринял заявления Ламздорфа как «чепуху, которую ни один из уважающих себя секретарей наших посольств и не подумал бы написать». Даже французский дипломат выразил мнение, что, «может быть, она [Россия] их [боксеров] прямо и не провоцировала, но наверняка поощряла. Она хорошо знает, как получить выгоду из этой ситуации».

* * *

Пока происходили дальневосточные события 1900 г., Россия держалась в стороне от других стран. Когда в начале года появились первые сообщения о волнениях, дипломаты отнеслись к ним как к проявлениям паники и отказались выражать Цинам свое неудовольствие. Когда беспорядки переросли в полномасштабное восстание, а летом началась осада посольского квартала, царь колебался, выжидал и крайне неохотно принял участие в международном походе на Пекин. Осенью и в следующем году посланник России уговаривал коллег смягчить требования, предъявляемые Цинам в качестве возмездия.

В начале августа 1900 г., вскоре после того как иностранные войска штурмом взяли Пекин, граф Ламздорф дал указание Федору Мартенсу, юридическому советнику его ведомства, составить докладную записку с изложением своих мыслей о Боксерском восстании. Мартенс был одним из ведущих авторитетов по международному праву и написал классический учебник по этому предмету. Иногда он также писал о насущных дипломатических проблемах. Его работы — например, «Англия и Россия в Центральной Азии», «Россия и Китай», «Африканская конференция в Берлине» — часто публиковались за границей, и многие считали их официальными заявлениями российского МИДа.

Мартенс своевременно представил записку «Европа и Китай», которая послужила основой циркуляра Ламздорфа 12 августа. Хотя в этом документе не говорилось ничего нового, он показывал ясную картину официального отношения царя к последним событиям. Как объяснял автор, осада посольского квартала являлась наименее важным аспектом событий. Настоящая проблема заключалась в бесконечной, беззастенчивой эксплуатации Китая европейцами. Десятилетия «европейско-американские народы» разрушают Срединное царство с помощью опиума и миссионерской деятельности. Неудивительно, что мандарины и китайские патриоты играли ведущую роль в «народной войне». «Совершенно иначе относилась Россия к Китаю», — подчеркивал Мартенс. «Для [европейцев] Китай есть колония, которую нужно эксплуатировать всеми средствами. Для России же Китай есть великое соседнее государство, которое имеет полное право на самостоятельную жизнь».

Отношение царского правительства к Боксерскому восстанию, представленное в докладной записке Федора Мартенса, было с негодованием отвергнуто за границей как голая пропаганда. Однако русские были абсолютно правы, указывая, что они не экспортировали в Китай ни опиум, ни миссионеров. Более того, консервативные чиновники и в самом деле вполне могли сочувствовать ужасному состоянию другой автократии, отравленной западными идеями и товарами.

За исключением, может быть, Ли Хунчжана, в Пекине никто больше не относился положительно к союзу с русским царем. Но в Петербурге идея особых отношений оставалась более чем актуальной. Политика России на протяжении всего Боксерского восстания представляла собой целенаправленную попытку возобновить курс, взятый пять лет назад на переговорах в Симоносеки, когда Россия предложила защиту и покровительство Цинам. В то же время существовали и другие веские мотивы сохранять с Китаем дружественные отношения.

ГЛАВА 11.

ЗЫБУЧИЕ ПЕСКИ МАНЬЧЖУРИИ

За Великой стеной, на северо-восточном краю Китая, лежит Маньчжурия. Она велика и занимает территорию, примерно равную Франции и Великобритании, вместе взятым. Европейцы в XIX в. знали, что она является родовой землей маньчжуров. Эти дальние этнические родственники монголов в XVII в. устремились на юг, чтобы свергнуть императора из династии Мин и провозгласить собственного императора, основав цинскую династию.

Китайцы называли Маньчжурию «за Восточным перевалом» или «северо-восточными провинциями», имея в виду Мукден, Гирин и Хэйлунцзян. В отличие от европейцев, они считали ее не отдельной географической территорией, а приграничным районом, периферией, населенной крайне варварскими племенами, которые более или менее подчинялись Сыну Неба. Такая точка зрения более точно отражала разнообразие населения, которое на рубеже столетия состояло из китайцев-хань на юге на Ляодунском полуострове; монголов, маньчжуров и корейцев на пространстве, ограниченном Внутренней Монголией и Кореей; и в северных лесах и горах — из различных народностей, включая дауров, солонов, гиляков.

Даже в период расцвета цинской династии северо-восточные провинции представляли собой классический пример пограничной области империи. Чем дальше на север, тем меньше ощущалась власть государства, и с населением, которое в 1900 г. оценивалось в 6—10 миллионов человек, это был куда менее густонаселенный район, чем центральные районы Китая[151]. Однако эти земли обладали большими богатствами. В горах было много золота и пушных животных. В лесах в изобилии произрастал женьшень, а в водах добывали жемчуг. Центральные равнины покрывал плодородный чернозем, обильно орошаемый дождями.

Маньчжурия пользовалась особым расположением Цинов, для которых она была колыбелью династии, «местом, где поднялся дракон». В 1895 г., когда японские войска после победы над китайцами частично оккупировали этот регион, патриотически настроенный губернатор Шаньдуна напоминал трону:

Три восточные провинции — это место, откуда вышла наша династия. Пограничный перевал и столица крепко связаны друг с другом. Более того, здесь находятся могилы императоров, от которых зависит спокойствие душ их преемников. Вдруг их отдают собачьему и овечьему племени. Императорский дух несомненно устыдится и потеряет покой.