Читать книгу "Путь самурая - Евгений Щепетнов"

– Тише все! Молчать! Отвечать будете только на вопросы! Семенчук, сядь на место! Каргин, ты чего несешь?! Тьфу! Какие гомики?!

– Не знаю, какие гомики, Хадри Ибрагимович! Это Семенчуку виднее! Он меня три года доставал! Приставал ко мне и приставал! Проходу не давал со своей любовью!

– И ты его за это избил?! – нахмурился Хадриев.

– Не бил я его. С чего вы взяли? Рапорт он написал из мести. Пусть докажет, что я его бил. Видеозапись есть? Или, может, свидетели есть? И посмотрите на этого бугая и на меня – я что, полезу на него войной? Кстати, до сих пор не понимаю – с чего он решил, что я могу позариться на такого борова! Я и на женщин-то не на всех смотрю, а уж на мужиков… да еще на Семенчука! Нет уж, не надо!

– Семенчук, ты правда к нему приставал, что ли? Ты что… из ЭТИХ?! – как-то растерянно спросил Анатолий, и Семенчук снова взревел, брызгая слюнями:

– Да врет он все! Приставал… я только подкалывал его! По-дружески! А не приставал, как он говорит! Вы чего?!

– А ты тут пишешь, что он предложил тебе встать раком, а потом сломал тебе пальцы… это как? – задумчиво протянул Хадриев, с некоторым удивлением глядя на Семенчука. – Никогда бы не подумал, что ты… хм… м-да. Пишешь, что он отвел тебя в арку между домами и там избил… зачем ты пошел за Каргиным в арку? И в самом деле – Каргин совсем не выглядит таким богатырем, чтобы взять и насильно отвести тебя в арку. Ты сам пошел?

– Я сам пошел! Но я не за тем делом пошел! Я пошел совсем за другим делом! – смешался Семенчук, и заместитель начальника отделения с непонятным выражением лица его остановил:

– Знаешь что, Семенчук… забрал бы ты свой рапорт. Нет, это твое личное дело, и то, как ты развлекаешься после работы, – тоже твое дело, но… нам не надо, чтобы тень пала на отделение. Нам тут только гомосексуалистов не хватало! Совсем охренели! Насмотрятся американских киношек… хм… в общем, распустились совсем участковые! Надо смотр устраивать, как думаешь, Хадри Ибрагимыч? Не пора ли нам строевой смотр устраивать?

В армии лекарство от всех болезней – мазь Вишневского. Что бы ни болело, мажут ею. В ментовке панацея от всех болезней дисциплины – строевой смотр. «Свистки, носовые платки, блокноты, авторучки – к осмотру! Шагом, марш!»

Хадриев выдержал паузу, вздохнул и укоризненно помотал головой:

– В общем, так: Семенчук, хочешь огласки? Хочешь, чтобы пустил рапорт по инстанции? Если нет – забирай. Упал ты, споткнулся. Сломал пальцы. Посиди на больничном, позагорай на пляже, на даче повозись. А ты, Каргин… будешь работать за себя и за того парня! Я Городницкого временно переведу на участок Семенчука, а ты будешь все бумаги Городницкого исполнять! И не вздумай хоть одну просрочить – накажу! У тебя, кстати, звание на подходе… могу и задержать! На полгодика! Чтобы думал… что делаешь!

– Но его все равно не полюблю! – не выдержал я, чувствуя, как меня захватывает яростная, веселая радость. – Пусть и не пристает, извращенец! Изврат проклятый!

– Молчать! Все молчать! – прикрикнул Хадриев, прищуренные глаза которого, как мне показалось, смеялись. – Семенчук! Пускать рапорт по инстанции или заберешь? Быстро!

– Заберу! – Семенчук поднялся, схватил бумажку и, нервно смяв в комок, сунул его в карман. Потом повернулся ко мне и глухо сказал: – Берегись! Я этого тебе не прощу! Разрешите идти, товарищ майор?

– Идите! – скомандовал Хадриев и добавил, уже для меня: – И ты иди. Работай. Что-то в последнее время от тебя много проблем, Каргин, не находишь? То ларек у тебя на участке сгорел, аж прокуратура зашевелилась, то пристает кто-то к тебе, домогается пряного тела. Как бы эта активность не закончилась плачевно. Подумай над этим!

Я кивнул, соглашаясь, что подумаю, и вышел следом за Семенчуком, через минуту после него. Постоял в коридоре, провожая взглядом широкую спину Семенчука, шагающего к своему кабинету так, будто его преследовали все адовы участковые, и, уже отходя от кабинета Хадриева, услышал заливистый хохот. Смеялся Каширов, но я разобрал и резкий, слегка скрипучий смех Хадриева:

– Приставал! Ох-хо-хо! Нам только пидора тут не хватало! Твою ж мать! Совсем охренели! Нет, надо строевой делать! Сцука, разбаловались совсем!

Порадовавшись, что отвратительное слово «пидор» было названо в единственном числе и явно не в мой адрес, я отправился в свой кабинет. Не без труда достал из сейфа пластиковый «чемодан» и еще на час завис над бумагами, разбирая их по степени важности, решая, какую в первую очередь мне исполнить. Над моей головой острым мечом висел план на двух элтэпэшников, который я никак не мог исполнить, за что уже не раз получал втык от начальства. Мне, кровь из носу, надо было засунуть в этот «Лечебно-трудовой профилакторий» хотя бы одного из тех, кто этого определенно заслуживал.

Наказания без вины не бывает, помните? Если человек посвятил свою жизнь пьянке, если он поставил цель убить себя алкоголем, – пусть сделает как можно быстрее, пока дурная, отравленная спиртом башка не довела его до гораздо худшего предела. Пока он кого-нибудь не убил или не сбил на машине. И моя задача убрать его из общества – любым доступным для меня способом. Любым.

Говорят, что скоро ЛТП закроют. И вытрезвители. Насчет ЛТП – согласен, глупость полнейшая эти «профилактории». А вот насчет вытрезвителей… Что будет, если их закроют? Вот валяется на улице пьяный, в трескучий мороз тридцать градусов. И куда его? В больницу, да? А он там очнется. И начнет права качать. И гонять несчастных медсестер и врачей. Что бывает частенько, и даже ОЧЕНЬ частенько. В каждый праздник, если быть точным.

И вызывают нас. И вяжем мы этого урода, залитого кровью и блевотиной. Так зачем закрывать вытрезвитель? Типа мы такие демократы гуманные? А для кого – гуманные? Для алкаша? А как же медсестры, которым он «зарядил в пятак»? Больные, которым он не давал спать?

Не все так просто, граждане депутаты… купившие себе место в Думе за лимон баксов. Столько, мне говорили, стоит депутатское кресло.

Закончив с делами в РОВД, отправился в свою квартиру. Надо же, в конце-то концов, посмотреть, что там происходит? Не дай бог, вода прорвалась из кранов, и залил я соседей. И выбили мне дверь добрые слесари ЖКХ, и вынесли оттуда все, что можно было вынести.

Впрочем, а что у меня выносить? Старые чашки-плошки? Если только телевизор… да и то не жалко. Дороги только фотографии моих любимых, моих далеких… вот за них я бы просто убил, посмей кто-то над ними надругаться! Ничего не жалко – только их.

Нет, в квартире все было нормально – если считать нормальностью грязь, пыль, неухоженность и пустоту. Мне было неприятно здесь находиться. Сам не знаю почему. Может, потому, что все здесь напоминало о моих близких?

Нет, не так – все напоминало о том, что я никогда, никогда не увижу моих близких! Тех, ради кого я душу бы свою отдал, только бы их вернуть.

Но… нет для меня Мефистофеля. И нет для меня Бога. Ничего нет, пустота. И пламя в душе. Горит оно, жжет! Не дает успокоиться!