Читать книгу "Одно слово стоит тысячи - Чжэньюнь Лю"

Похоронив Лао Чжаня, процессия вернулась в храм. Поскольку никого из родственников у него не было, организовать поминки вызвался хозяин бамбуковой артели Лао Лу. Из харчевни «Баранья похлебка Лао Яна», что находилась у западных городских ворот, он заказал одиннадцать пиал бараньей похлебки и сто десять жареных лепешек. Устроившись на корточках, собравшиеся помянули Лао Чжаня, тем самым исполнив долг памяти. После Лао Чжаня остался велосипед. Учитывая, что продать эту развалюху было уже невозможно, Лао Лу распорядился отдать его продавцу лука Сяо Чжао. В конце концов именно тот возил на нем Лао Чжаня почти восемь лет. Народ стал расходиться, а У Моси все сидел, озирался по сторонам и вспоминал, как в этих самых стенах Лао Чжань, шмыгая носом, читал ему свои проповеди. Когда уже все разошлись, У Моси задержался еще на какое-то время. И тут в соломе, которой была набита подстилка Лао Чжаня, он обнаружил свернутую в трубочку бумагу. Развернув ее, он увидел чертеж церкви. В молодости Лао Чжань жил в Италии и учился у своего дяди строительному делу, поэтому чертеж был выполнен очень аккуратно, с обозначением всех необходимых размеров. На нем был нарисован готический собор высотой в восемь этажей, диаметр его центрального купола равнялся сорока целым шести десятым метра; расстояние от его верхней точки до пола равнялось шестидесяти целым восьми десятым метра; высота часовой башни равнялась ста шестидесяти метрам; на ней красовались огромные часы диаметром шесть метров. Список надлежащих элементов церкви включал: мраморные стены, семьдесят два окна с витражными росписями, прямо над главным входом устремленное ввысь распятие. Кроме чертежа этого величественного сооружения, сбоку Лао Чжань детально изобразил все внутреннее убранство церкви. Отдельно прописывалось, что мебель следует сделать из гледичии и украсить золотыми элементами и золотой каймой; полог следует соткать из шерсти горных козлов; навес над входом сделать из кожи барана и морского котика. Золотые канделябры должны иметь по шесть разветвлений с тремя плафонами в виде цветка абрикоса на каждом. Алтарь также подразумевалось выполнить из гледичии; образа святых следовало сделать из золота и отметить гравировкой «Во имя Иеговы». Только сейчас У Моси узнал, что Лао Чжань, хоть и жил в разрушенном храме, в душе вынашивал мечты о церкви. И не о той, которую один за другим отбирали у него начальники уезда, а о церкви еще большего масштаба. На первый взгляд казалось, что это обычный чертеж, но, посмотрев на него снова, казалось, что он оживает: вот раскрылись створки всех семидесяти двух окон; звучно загудели огромные часы на башне. И вслед за распахнутыми окнами церкви сердце У Моси тоже словно распахнулось. Раньше, будучи учеником Лао Чжаня, он не воспринимал ни слова из того, что по ночам пытался втемяшить ему святой отец. Зато сейчас, просто взглянув на чертеж церкви, У Моси вдруг понял, что Лао Чжань был лучшим священником в мире. И пусть за всю жизнь он обрел в Яньцзине лишь восемь последователей, зато понимал, что вера измерялась не количеством, а качеством. И даже если эти восемь тоже не были истинными верующими, рядом с ними жил тот, кто обладал истинной верой, и это был Лао Чжань. И хотя он не мог передавать свою веру другим, он подпитывался ею сам. Пока Лао Чжань был жив, У Моси не верил в Господа. Сейчас, когда Лао Чжаня не стало, У Моси тоже не собирался в него верить, но он поверил в самого Лао Чжаня. Тот свет в душе, который ощутил У Моси, шел не от Господа, а от Лао Чжаня.

Полюбовавшись церковью, У Моси перевернул листок и обнаружил на обратной стороне надпись. Судя по аккуратному бисерному почерку, ее также вывел Лао Чжань. Эта надпись гласила: «Послание дьявола». Сердце У Моси словно пронзили острой иглой, но придя в себя, он так и не мог понять, что это могло значить. Поразмыслив как следует, он решил, что надпись все-таки не относится к чертежу церкви. Наверное, она касалась тех, кто не верил ни в Господа, ни в Лао Чжаня. У Моси знал, что всю свою жизнь Лао Чжань не только был бессилен что-либо сделать с неверующими, но также испытывал к ним лютую ненависть. Именно поэтому он и хотел построить такую грандиозную церковь. Ненависть Лао Чжаня была сродни неосознанным чувствам У Моси — оказалось, что тот тоже часто ее испытывал.

Потрясенный до глубины души У Моси сунул чертеж Лао Чжаня за пазуху и вернулся в пампушечную. Проснувшись среди ночи, он снова вытащил чертеж. Сначала прочел надпись на обороте, а потом стал рассматривать церковь. Он все пытался разгадать эту надпись, но только еще больше запутался. Тогда он оставил ее в покое и перешел к внимательному изучению чертежа. Чем больше он смотрел на церковь, тем отчетливее понимал, что нужно делать. В прежние годы, когда У Моси еще жил в деревне Янцзячжуан, он забавлялся тем, что делал игрушки из бамбуковых лучинок: всяких там насекомых, креветок, кошечек, собачек. И сейчас его осенила идея: он решил на основе чертежа Лао Чжаня построить церковь из бамбуковых лучинок. Разумеется, он не мог соблюсти точные пропорции, указанные Лао Чжанем в чертеже, а потому собирался воспроизвести лишь общий замысел. Раз в мире не нашлось никого, кто бы подумал о желаниях Лао Чжаня, У Моси решил воплотить в жизнь его замысел о церкви. Тем самым он не то чтобы хотел воздать память Лао Чжаню, он решил сделать это для своей собственной души, в которой вдруг взяла и распахнулась створка.

Спустя десять дней У Моси приступил к работе. Недостатка в материале у него не было: в бамбуковой артели Лао Лу всегда имелся отбракованный бамбук. Распродав на перекрестке свои пампушки, У Моси заходил к Лао Лу и забирал отбраковку, так что на бамбуковые лучинки ему тратиться не приходилось. Если обычно У Моси вставал с пятой стражей и занимался стряпней, то теперь он вставал со второй стражей, уходил в сарай, зажигал там лампу, доставал чертеж и начинал обдумывать свою идею. Соорудить восьмиэтажную церковь представлялось делом гораздо более трудоемким, чем сделать просто кошечку или собачку. Игрушек типа кошечек-собачек можно было нашлепать штуки три за пять минут, а тут он трудился уже пять дней подряд и еще даже не сделал фундамент. Основное время у него уходило даже не на работу, а на обдумывание проекта. Иной раз он по полночи смотрел на чертеж, так и не успевая сложить хоть какой-нибудь элемент. Работа руками затрат по времени практически не требовала, зато этого требовала работа мыслительная. Едва У Моси брал в руки бамбуковые лучинки, как начинали кричать петухи, и ему приходилось приниматься за стряпню. Тогда он оставлял свою церковь и бежал в пампушечную разделывать тесто и стряпать пампушки. Цяолин было интересно наблюдать, как он строит церковь. Иногда, вставая ночью по малой нужде, она забегала к нему в сарай. Эти ночные развлечения У Моси не шли ни в какое сравнение с карнавалом на Праздник фонарей. Карнавал проходил днем, что могло навредить пампушечному бизнесу. Что же касалось ночных бдений У Моси, то они были лишь в ущерб его собственному сну. Сперва У Сянсян не обращала внимания на то, что У Моси встает ни свет ни заря, чтобы заниматься в сарае поделками. Иной раз, сгорая от любопытства, она тоже вылезала из-под одеяла, набрасывала одежду, шла в сарай и присаживалась на корточках рядом. Поначалу ей казалось, что У Моси просто захотелось новизны и долго он не продержится. Однако прошел уже целый месяц, а он по-прежнему возился с бамбуковыми лучинками и каждую ночь вставал со второй стражей. За все это время в его церкви появился лишь первый этаж, остальные семь еще ждали своего часа. И вот тогда терпение У Сянсян стало лопаться: