Читать книгу "Картонная пуля - Александр Духнов"

— Собираетесь вернуться?

— Не знаю. Может, не сразу. Может, через год…

— Все американцы — дураки, — сообщил я.

— Почему?

— Были бы умными, нашли бы способ вас удержать. У них таких своих девушек сроду не водилось… Куда они там все смотрят… Хотите чего-нибудь выпить?

— Почему бы нет…

Я же говорил, что у меня интеллигентное, внушающее доверие лицо…

P.P.S…В пакете оказалась завернутая в сто красивых хрустящих бумажек зимняя финская куртка фирмы «Лухта», не такая, как моя прежняя, помодней прежней… Правда, у нас теперь тоже лето…

Билет в Африку

1

Лет двести назад жил один умник… не помню фамилию. Он придумал статую, наделенную одним единственным чувством — обонянием, и сунул ей под нос жасмин. Получилось, что для статуи во Вселенной существует только один запах. Больше того, запах жасмина и стал для нее самой Вселенной.

Примерно также должна ощущать мир какая-нибудь инфузория или амеба.

Со мной приключилась похожая история. Сначала Вселенная бесконечно долго представляла из себя чередование вспышек, берущихся неизвестно откуда (впрочем, ощущение времени возникло позже). Оказалось, что это вверху вспыхивают разноцветные фонарики. Прямо надо мной, мигая круглыми иллюминаторами, плавала летающая тарелка, похожая на хирургическую лампу… не знаю, как точно называется… Такие в операционных висят. Мысль об операционной подсказала мне, что я не просто так — из ничего вылупился, что у меня есть воспоминания и значит, есть прошлое…

Да никакая это не тарелка, а именно хирургическая лампа…

Я лежал на столе, наподобие осетра, фаршированного устрицами, и, вооруженные ножами и вилками, мною активно интересовались граждане — трое мужчин и две женщины. Почему-то перспектива быть съеденным заживо меня не слишком взволновала. К тому же трапеза оказалась делом совсем не болезненным. Прямо на удивление. Режут тебя ножом на кусочки, а тебе — хоть бы хны.

И поглощали они меня тоже довольно экзотически — не орально. Рты у всех пятерых оказались заклеенными зеленой марлей…

— Вот она, родная! — вдруг обрадовался один из сотрапезников со сросшимися на переносице седыми бровями, выуживая из меня вилкой устрицу.

Хрен там — устрицу. Это был небольшой бесформенный кусочек металла, в котором я скоро угадал пулю. Надо соблюдать осторожность, когда ешь диких зайцев и уток — того и гляди сломаешь зуб о дробину.

Пулю, похожую на устрицу или на сплющенный искусственный зуб, мужик держал не на вилке, а пинцетом. И сразу стало понятно, что есть эти славные люди меня не собираются, а наоборот, хотят спасти мою глупую жизнь.

Я лежал на операционном столе, пытаясь вспомнить, кто я такой и как сюда попал. От дверей уже некоторое время доносилась веселенькая музычка. Врач с пулей в пинцете, подняв голову, тоже прислушался… Однажды в телепередаче «Формула успеха» один сильно известный хирург рассказывал, что, во-первых, он спит полтора часа в день, а во-вторых, у него в операционной во время работы обязательно играет магнитофон — что-то из «Шокин блю» и «Криденсов». О вкусах не спорят, но мне лично раньше казалось, что в операционной должна царить строгая тишина, нарушаемая лишь отрывистыми медицинскими командами типа: «Пинцет!» и «Зажим!»

Ладно, музыка еще — туда-сюда, но дальше случилось вот что… Под разнузданную песенку Марины Хлебниковой про чашку кофею, подбрасывая капроновые колени, через операционную в ритме не то канкана, не то рок-н-ролла проследовали шесть вспотевших девушек из варьете. То есть одеты они были, как в варьете — в черные блестящие развевающиеся лохмотья. А в середине шеренги приплясывал мужик лет пятидесяти с бандитским выражением небритого лица и пел абсолютно женским голосом:

— Чашку кофею я тебе бодрящего налью и по-настоящему спою новую песню.

К чему бы это?

— Э, Апполинарич! Че, уснул? — оторвался от моей требухи второй хирург, лицо которого закрывала не только марлевая маска, но и очки.

По кафельному полу зазвякала оброненная пуля.

— Этот, из ментовки, просил пулю не выбрасывать, — подсказал очкарик.

— Да помню, помню, — отмахнулся Апполинарич и потряс головой, как бы отгоняя некое виденье, возникшее пред внутренним взором. — Нина, подними… Отдашь ему потом…

Пока сестра искала пулю, песенка стихла, а девушки с мужиком исчезли. Просочились, сквозь стену возле темного окна.

Тут я обратил внимание на такую странность — сроду я не знал, что есть такая певица — Марина Хлебникова, и не слышал никогда ни про какой кофей. Я вообще современной отечественной эстрадой не интересуюсь. Тогда с чего я взял, что эта песня Марины Хлебниковой? В свете этого открытия я даже не очень удивился еще одной странности. Лежу-то я с закрытыми глазами. Как же тогда вижу? Да и точка, откуда совершается обзор, находится как бы на некотором отдалении от моего лица. Есть такие маленькие зверьки или насекомые, у которых глаза на палочках выдвигаются… Вообще, странностей вокруг хватает. Куда подевались танцовщицы и небритый кастрат Фаринелли? Ведь двигались от двери к стене. Почему, как на дискотеке, мигают лампы? Вообще освещение странное — сумерки не сумерки… А за окном-то ночь… Все вокруг будто залито туманом, и сквозь него с трудом пробивается свет фар…

Ясно только одно — почему не больно от скальпеля и прочих блестящих штук, которыми врачи копаются в моем брюхе. Это же действует анестезия! От сознания того, что я все-таки могу различать причины и следствия, на душе становится вроде бы легче… С другой стороны, если анастезия, почему я бодрствую? Я же должен быть как полено.

Вообще-то все происходящее проще всего принять за сон. Довольно уютная мысль. И очень правдоподобная. Я сплю, а остальное — бред. Но я не даю себя обмануть. В тумане на некотором отдалении от собственного лица я приближаюсь к следующему умозаключению: значит, есть жизнь после смерти! Я умер! Меня застрелили! Я вспомнил, кто я такой. Как в анекдоте. Мужик утром с похмелья на себя в зеркало смотрит, лицо ощупывает и понять ничего не может. Жена из кухни кричит: «Коля, иди завтракать». Мужик обрадовался: «Точно! Ведь Коля же!» Я вспомнил про себя. Не так, чтобы детально, но по крайней мере в общих чертах.

— А дед-то того… — задумчиво или слегка неуверенно подтвердил мою догадку анастезиолог, сверяясь с показаниями своих стрелок.

Или сначала он сказан, а потом уж я сообразил, что умер? Время приобрело новое качество — продолжает течь в привычном направлении из прошлого в будущее, но события наезжают друг на друга, и будущее с прошлым легко меняются местами. А в общем, все понятно — ведь я переступил порог вечности, где все существует одновременно. От соприкосновения с вечностью на меня навалилась тоска.

Краем сознания я отметил второе появление поющего бандита в компании девушек-танцовщиц. Они вернулись из стены и, проделав обратный путь, исчезли за дверью. И снова кроме меня их никто не заметил. Разве что Апполинарич досадливо покосился. Врачи еще продолжали некие обязательные медицинские манипуляции, пытаясь вернуть жизнь в мое распластанное туловище, но я точно знал, что их усилия тщетны.