Читать книгу "Сотник. Так не строят! - Денис Варюшенков"

Сучок, как загипнотизированный, отщипнул тёмной рыхловатой массы, что содержалась в свёрточке, скатал в комочек и приложил к больному зубу. Нил только этого и ждал – не успел старшина закрыть рот, как платок будто сам собой обернулся вокруг головы и завязался на макушке узлом с кокетливо торчащими ушками.

– Слышь, Сучок, ну как оно, легчает?! – раздался голос Гаркуна.

Старшина поднял голову и увидел, что пока они беседовали с Нилом, в горницу набилась куча народу. В невеликом помещении, помимо Сучка, Нила и Гаркуна, обретались Гвоздь, Матица, Плинфа, Мудила, Скобель, Отвес, Струг, подручный Гаркуна Живун, а из сеней торчала рыжая башка Швырка.

– Ну, Кондрат, чего? – высказал общий вопрос Плинфа.

– Н-н-н-не зн-н-наю! Н-н-не п-п-понял ещё, – проблеял Сучок, прислушиваясь к ощущениям.

– Погодить надо. Оно ж не сразу, – рассудительно заметил Мудила.

Собравшиеся во главе с рабом божьим Кондратием сосредоточенно принялись «годить». Некоторое время спустя старшина почувствовал, что в едкий вкус нового снадобья начали вклиниваться некие необычные нотки, не сказать чтобы приятные. Он помотал головой – новый вкус усилился и начал уверенно забивать первоначальный. Сучок потрогал комочек снадобья языком. На это присмиревший вроде зуб отозвался резким всплеском боли, а новый вкус окончательно перебил старый и заполнил собой всё существо мастера. Ну, по крайней мере, то, что было свободно от боли.

«Уй, б..! Даже с бодуна во рту так гадко не было! Что за дерьмо в снадобье это намешали? Спросить, что ли? А если это гной вытягивает? Тогда сплёвывать надо и полоскать, а то в утробу попадёт, а от того и помереть недолго! А помирать я теперь не согласный! На кого я Алёну и их оставлю? Они-то меня, вон, не бросили!»

– Шкрябка, а это зелье твоё, оно гной, часом, не оттягивает? – неразборчиво прошамкал старшина. – Больно у меня во рту погано.

– Оттягивает, как же не оттягивать! – бодро отозвался Нил. – Ты, давай, сплюнь, а я тебе ещё отщипну!

– Швырок, тащи сюда лохань помойную и кувшин, что на полке там стоит! – распорядился Гвоздь. – Видать, пошло дело.

– Сейчас, дядька Гвоздь! – метнулся кабанчиком Швырок.

Сучок сплюнул в лохань, прополоскал рот и спросил:

– Шкрябка, а что это за дрянь, что ты меня пользуешь?

– Кондраш, да какая ж это дрянь? – возмутился Нил. – Это ж наичистейший медвежий помёт с хреном перетёртый! Средство вернейшее! На вкус оно, конечно, дерьмо, так чего ты хочешь – оно дерьмо и есть, хоть и медвежье. Зато лечебно!

Плотницкий старшина побагровел:

– Ты что ж, меня тут говном кормишь?!

– Так тебе же его не жрать, а к зубу приложить! – раздалось сразу несколько голосов. – Сам говорил – гной оттягивает!

– Су-у-у-ки-и-и!!! – Помойная лохань полетела в толпу. – Дерьмом меня кормить?!!

Мастера бросились на пол. Бадья разбилась об стену и всех в горнице обдало помоями.

– Ты чего?! – начал было Мудила, но вдруг осёкся и резво бросился к выходу.

За ним рванулись и остальные. Каким-то чудом в дверь сумели проскочить все разом. Было от чего: Сучок, похожий на замотанного в бабий платок вурдалака, уже вздевал над головой лавку.

– Куд-а-а-а?! – старшина бросился за обидчиками. – Убью всех на …!

Осуществить кровожадные намерения Сучку помешала лавка, застрявшая в дверном проёме. Жутко матерясь, он перелез через неё, схватил незнамо как оказавшийся в сенях топор и с рёвом выскочил во двор. В темноте размытыми пятнами белели рубахи улепётывающих артельных.

– Куда-а-а-а?! – взревел старшина и бросился в погоню.

Некоторое время они носились вокруг лесопилки и артельной избы. Инстинкт самосохранения придал мастерам невиданную прыть. Неизвестно, сколько бы ещё продолжались большие гонки, но тут Сучок споткнулся и с громким плеском рухнул в лужу. Бодрящая послепокровская[39] водичка покрыла невеликое тело старшины чуть не с головой и разом смыла всю злость. Зубострадалец вылез наружу, отсморкался, отплевался, выругался, подобрал топор, доковылял до завалинки и со стоном опустился на неё.

«Ох мать твою! Чего это я? Совсем с зубом этим с глузда съехал, драть меня бревном суковатым… Ведь поубивал бы… Чего делать-то теперь?»

Артельные, заметив, что старшина оставил человеконенавистнические намерения, остановились, а потом начали с опаской приближаться.

– Всё, народ, не боись, опамятовал я, – Сучок устало махнул рукой, подзывая артельных к себе.

Мастера и Швырок ещё немного приблизились.

– Точно опамятовал? – Нил с шумом глотнул воздух и прижал руку к боку.

– Точно! – кивнул старшина. – Вы уж меня простите, люди добрые, не я это – зуб, сука! Вы ж меня не со зла дерьмом-то потчевали – думали, лечебно будет! Нешто я без понятия?

– Топор брось, а?! – просипел Мудила.

Сучок выронил топор.

– Мужи, вот вам крест, – старшина размашисто перекрестился, – бес попутал! Вы ко мне со всей душой, а я… Простите, а?!

– Когда зубы того, и не такое выкинешь! – сочувственно прокаркал Гаркун. – Пошли в тепло, что ли?

Пока переодевались, пока прибирались в забрызганной помоями избе, было не до разговоров, а вот когда закончили, всех заколотило. Как ни крути, а вечер вышел весёлый – чуть до смертоубийсва не дошло. Сучок молча полез в ларь и вытащил заветный бочонок, поднял к уху, встряхнул и удовлетворённо хмыкнул, услышав бульканье.

– Посуду подставляйте! Причаститься надо! – Старшина поставил яблоневку на стол.

Мастера развили деятельное шевеление. Услышав, что драки больше нет, подгоняемые любопытством, из соседней горницы потянулись ученики и подмастерья.

– А ну кыш! Не про вашу честь сегодня! – шуганул их Сучок. – А ты, Пимка, оставайся – заслужил!

Швырок покровительственно посмотрел на остальных подмастерьев, понуро потянувшихся к выходу. Те, в свою очередь, одарили его взглядами, далёкими от братских.

– Вы тут мне волками не зыркайте! – Нил заметил их переглядку. – А то мигом дрын возьму и всех помирю!

– А я добавлю! – поддержал Сучок.

Подмастерьев сдуло, а Швырок несмело пристроил кружку на стол.

– Ну что, садимся, что ли? – Из-за распухшей щеки получилось у старшины неразборчиво, однако все его прекрасно поняли.

Кружки и плошки собрались в круг, и Сучок принялся наливать. В горнице запахло солнцем и летом.

– Други, – возгласил он, поднимая кружку. – Обидел я вас, руку поднял! Простите дурня плешивого! Не в себе я был. Вы ж помочь мне хотели!