Читать книгу "Ритуал - Адам Нэвилл"

Где-то здесь, в темноте, стонет в предродовых муках женщина. Ноги сами несут его к ней, хотя внутренний голос кричит, чтобы он бежал прочь.

Вскоре к стонам присоединяется крик новорожденного. Он стоит в толпе маленьких фигур, рядом с темной, наполненной сеном, кормушкой. В ней лежит мокрое плачущее существо. И неясно, человек ли это. Его вытащили из раздвинутых безжизненных бедер за задние копыта. Достали из дымящейся, опустошенной утробы мертвой матери длинные пальцы свидетелей таинства.

Люк с криком вырывается из сна. Оглядывает темную комнату, чтобы разглядеть лица людей, что-то быстро ему бормочущих. Но голоса стихают, отступают куда-то вверх, на чердак.

Он снова стоит перед светящимся белым окном своей маленькой комнаты, содрогаясь от жуткого сна, и смотрит на лес, купающийся в фосфоресцирующем свете. На краю леса резвятся маленькие белые фигуры, тощие и волосатые. Он жмурится, и они тут же исчезают.

Он оборачивается и видит приближающуюся старуху. Ее маленькие ножки больше не стучат, потому что обмотаны тканью. Она протягивает ему нож. Длинный тонкий черный нож, который он видел раньше.

Острие лезвия словно гасит в нем все чувства, кроме ненависти, все воспоминания, кроме душащей злобы. Сейчас им управляют лишь инстинкты, как теми существами в лесу, умеющими выживать среди хитрых хищников.

С чердака доносится топот маленьких ног. Они стучат по старым бревнам, требуя крови.

Он опускает глаза на старуху, но она уже исчезла. Дом трескается вокруг него, словно старая рука, сжимающаяся в кулак. Он стоит среди щепок и пыли, с ножом в руке.

Когда лучи солнца пробились сквозь тонкие облака, Люк проснулся.

Вновь.

Задыхаясь, он сел в кровати. Холодный колющий воздух тут же окутал голое тело, и Люк понял, что на этот раз проснулся по-настоящему.

Чтобы облегчить боли в лодыжках, он изменил положение. Потер воспаленные запястья. Развел ноги в стороны. Сны отпустили его.

У Люка перехватило дыхание.

Его узы исчезли.

Осознание этого факта на мгновение лишило его дара речи и способности двигаться. Он посмотрел на сдвинутое в конец кровати одеяло. Между ног, на потрепанной овчине лежал красный швейцарский армейский нож, с выдвинутым главным лезвием. Это был его нож.

На край кровати было накинуто забрызганное старой кровью платье, а сверху лежал маленький венок из цветов.

64

Люк сидел на полу своей комнаты голый и смотрел на дверь. Было еще рано. За окном из-за облаков пробивались яркие, стального цвета лучи солнца. Дождь перестал.

Люк успокоил мечущиеся в голове мысли. Их разноголосье мешало осознать появившееся преимущество. Вместо этого он попытался понять свое новое положение в мире, который целиком превратился для него в место смятения и страха.

Старуха. Она явилась ему во сне, пока он спал в своей убогой кровати, связанный как пленник, как жертва. Но теперь он свободен, и в его руках нож. Значит, она приходила ночью, освободила от уз и оставила оружие?

Люк широко ухмыльнулся.

Прошлой ночью старуха очень разозлила молодежь. Она отказалась вызывать то существо из черного леса. Не подчинилась Локи. Отказалась вызвать демона, Бога, чтобы тот забрал его с креста. И теперь она хотела, чтобы он убежал либо избавился от молодежи в ее доме. Он не был уверен, чего именно, но у него были веские причины сделать и то, и другое.

От мысли, что есть шанс прожить гораздо дольше, чем пару часов, у Люка перехватило дыхание. Он даже потерял равновесие, и ему пришлось упереться одной рукой в грязный пол.

Ситуация резко изменилась, и, осознав это, он содрогнулся. Словно электрический ток пробежал под кожей. Веки дрогнули, мышцы напряглись. Он почувствовал себя легким как гелий и быстрым как заяц.

Люк не мог припомнить, когда у него были подобные ощущения. Будто на земле уже не было такого места, куда бы не мог добраться его разум, и куда бы его не могли донести ноги. Он был сильным. И свободным.

Казалось, что до сего момента он и не просыпался по-настоящему. Голый, грязный, израненный и уставший жить от мига к мигу. И тут он понял, что давно сдался. Люк плыл по течению. Сбитый с толку. Инертный. Бесполезный. Его прежнее «я» было хрупким и иллюзорным, старый мир – серым. В критические моменты он колебался, испытывал неуверенность в себе. Деморализованный, давно зачах, и навсегда. Он понял это. Осознание пришло очень быстро. Вся его жизнь до сего момента была нелепой и абсурдной.

Но теперь он хотел жить.

Если он проживет еще несколько минут, каждый миг его жизни будет наполнен ликованием. Каждое произнесенное слово будет иметь значение. Каждый съеденный кусок и сделанный глоток будет даром. Его спасение и станет настоящей жизнью.

Люк улыбнулся сам себе. Он не собирался сдаваться. Снова вспомнил тех, кого любил, кого не хотел больше разочаровывать, тех, ради кого хотел жить. Память вернулась к нему, только сильнее и яснее, чем когда-либо. Перед ним возник образ его собаки. Маленькое доверчивое существо смотрело на него, моргая белоснежными ресницами, из прохода мрачной крошечной кухни. Он улыбался и беззвучно плакал одновременно.

Он снова для себя что-то значил. Наблюдать за приближением собственного конца, испытывая постоянный страх, было невыносимо. У него были руки и ноги, которыми он мог двигать. Чувства, благодаря которым он переживал чудо своего существования, каждый его миг. Он тихо рассмеялся сквозь слезы.

Эта троица думала, что сможет отнять у него жизнь. Люк вспомнил про ружье и кинжалы. Это же подростки. Дети. Наверное, их даже не посадят, в силу возраста. Сможет ли он причинить им вред, если дело дойдет до этого? Внезапный укол совести вызвал у него стон. Но для совести было не то время и не то место.

Люк встал, подошел к окну и посмотрел на перевернутый крест, упавший на траву.

Просто это был мир, в котором одни превалировали над другими. Бескомпромиссная эра. Чужие настойчивые желания разъедали его и подавляли, так было всегда. По воле тех, кто мучил его всю жизнь, он пришел за расплатой сюда, в мир, созданный ущербными для ущербных, в великую эпоху патологии. Он поклялся себе, что если переживет это утро, всю жизнь посвятит борьбе.

Больше он не будет ни на кого полагаться. В этом мире каждый за себя. Не он сделал его таким. Он сопротивлялся, но устал быть жертвой.

– Жертва, – прошептал Люк. – Жертва.

Произнести его было все равно, что лизнуть батарею. Он стал жертвой самого себя. И с него довольно. Он умрет здесь, если не уничтожит их всех. Теперь он жил настоящим и знал, что это значит.

«Смогу ли я убить? – спросил он себя, и внутри все перевернулось. – Узнаю ли я себя после этого?» Это не фильм ужасов. Ему действительно придется вонзить нож в человеческую плоть.

Люка затрясло. Может, он должен просто бежать и прятаться, бежать и прятаться, и надеяться?