Читать книгу ""Черта оседлости" и русская революция - Владимир Бояринцев"

17-го ноября было опубликовано воззвание «От Временного правительства», в котором, в частности, говорилось: «Измученные трёхлетней войной, солдатские и рабочие массы, соблазнённые заманчивыми лозунгами “немедленного мира, хлеба и земли”, справедливыми по существу, но неосуществимыми немедленно и путем гражданской войны, взяли в руки оружие, арестовали Временное правительство, стали захватывать важнейшие государственные учреждения, уничтожать гражданские свободы и угрожать жизни и безопасности мирных граждан, беззащитных перед лицом начавшейся анархии».

И далее: «Для Временного правительства остаётся один путь ограждения интересов народа и государства: не покидать до последней возможности своих постов и охранять от захвата и разрушения те отрасли народного хозяйства, которые особенно важны для армии и страны…».

Одновременно было опубликовано постановление об открытии Учредительного Собрания 28 ноября 1917 года.

Реакция последовала немедленно: 17 ноября были закрыты все газеты, опубликовавшие эти документы, а 19 ноября появилось постановление Военно-революционного комитета, в котором говорилось: «Подписавших упомянутое заявление бывших министров и товарищей министров С. Прокоповича, П. Малянтовича, А. Никитина, К. Гвоздева, А. Ливеровского, С. Маслова, В. Вернадского, А. Нератова, М. Фридмана, Н. Саввина, К. Голубкова, Г. Краснова отправить под надёжным караулом в Кронштадт под надзор исполнительного комитета Кронштадтского Совета рабочих и солдатских депутатов».

Таким образом, борьбу Временного правительства с еврейскими большевиками можно описать словами интеллигента из анекдота, где он рассказывал о своём столкновении с бандитом: «Он меня кулаком, а я его — газетой, газетой! Потом я дал ему рёбрами по ногам, и больше я ничего не помню».

Масоны своё дело сделали и должны были уступить власть жестокому направлению пятой колонны — еврейским большевикам.

И. Г. Церетели впоследствии, находясь в эмиграции, так отзывался о Керенском как о главе правительства: «Там у него не было никакого влияния, там его, в сущности все презирали, а поддерживали только потому, что никого другого на роль “заложника” во Временном правительстве найти было нельзя…» (Роман Гуль).

Роман Гуль считал, что Керенский как политический деятель (несмотря на все недостатки) никогда не был «человеком Зла»… Керенский был, конечно, «человеком Добра». Он «любил Россию, любил народ и хотел ему добра…».

История показала, как эти доброта и любовь отразились на русском народе.

Постановление об отмене черты оседлости, подготовленное тогда ещё министром юстиции Керенским, было опубликовано 22-го марта 1917-го года.

Этим постановлением отменялись все «ограничения в правах российских граждан, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности».

А. И. Солженицын отмечает: «Это был, по существу, первый законодательный акт Временного правительства. “По просьбе политического бюро [при еврейских депутатах] евреи в постановлении не упоминались”». Отмене подлежали, в частности, все запреты, связанные с существованием черты оседлости, таким образом, она была законодательно ликвидирована, хотя черта оседлости фактически не действовала с 1915-го года.

А. И. Солженицын приводит воспоминания Слиозберга: «Счастье дожить до провозглашения эмансипации евреев в России и избавления от бесправного положения, против которого я боролся по мере своих сил в течение трёх десятков лет, не переполняло меня тою радостью, которая была бы естественна». Правда, сразу же вслед за этим начался полный развал страны.

И здесь начались события, с подобием которых мы столкнулись в наше демократическое время: кто был судьёй, превратился в обвиняемого, а бывший подсудимый — в героя, невинно пострадавшего от произвола.

Участникам процесса по делу Бейлиса сначала административно указали на их неправоту, а расстреляли уже после Октябрьской революции, был также арестован председатель «Союза русского народа», арестованы издатели правых газет, сожжены неугодные книжные магазины, то есть произошли знакомые нам демократические перемены.

«По всей России катились сотенные аресты лиц — уже теперь за прежние посты или прежние настроения» (А. И. Солженицын). При этом, как и в наше время, газеты пугали население якобы готовящимися погромами.

«Сама же Февральская революция часто и сознательно взывала за поддержкой к евреям как целой порабощённой нации. И повсеместны свидетельства, что российские евреи встретили Февральскую революцию восторженно» (А. И. Солженицын).

Евреи всё больше втягивались в репрессивные действия против русских представителей «старого строя», самым активным образом поддержали следующий этап революции, боясь реакции в случае её поражения, стали опорой нового режима.

По словам Бакунина, отмена «черты оседлости» вовсе не привела к слиянию евреев с семьей других народов: «самая грозная секта» получила свободу губить эти народы с помощью революции»» (Дуглас Рид).

Русская революция с еврейским лицом

Ещё в 1911-м году А. П. Липранди писал: «Нашу революцию часто называют “еврейской”. Откуда взялось это прилагательное? Оно не выдумано, оно само собою пристало к нашей революции, — пристало не только у нас, но и за границей…».

И Липранди приводит мнение берлинского профессора Теодора Шимана: «Среди двух-трёх тысяч интеллигентов, предававшихся в Швейцарии… революционно-социалистическим проискам, большинство было еврейского происхождения, и они же завладели руководящим влиянием в революционных партиях. Еврейские интеллигенты и полуинтеллигенты выступают деятельнейшими соучастниками почти во всех политических покушениях. Они же сумели провести во все русские программы преобразований и во все резолюции бесчисленных митингов полное уравнение евреев в правах с коренным населением. Точно так же и тот факт, что русское студенчество находилось и находится под еврейским влиянием — неоспорим, как и то, что в русской смуте огромную роль сыграл еврейский “Бунд”, состоящий преимущественно из еврейской интеллигенции и полуинтеллигентной молодёжи».

Русский философ, практически не известный читателям, Николай Болдырев писал: «В революции мы действительно оказались бесталанными подражателями; но стоит ли об этом очень жалеть? У нас был только один блестящий революционер — Герцен, да и тот полуеврей… Наша государственность всегда охотно включала в себя инородные элементы. Варяги, монголы, немцы помогали строить русское государство; было время, когда киевский князь носил титул “кагана”, отмечая этим влияние хазарского еврейства. Не считать ли современный еврейский период нашей государственности каким-то неохазарством русской истории?» (Болдырев Н. В., Болдырев Д. В. Смысл истории и революции. М., 2001).

Вот мнение Николая Болдырева об интеллигенции вообще и о русской в частности: «Интеллигенция капризна, неустойчива, не имея ни в чем упора, она обнаруживает лёгкую внушаемость, сектантство, фанатизм. Её отличают какой-то непременный модернизм и левизна в соединении со стадностью, стёртостью и неоригинальностью. Как у настоящей пристяжки при государстве, у неё голова всегда свернута набок. Весь интеллект интеллигенции в критическом элементе, анализе и разложении. Она, по существу, носительница всякого распада. Между интеллигенцией и революцией полное внутреннее сродство, и потому интеллигенция и оказалась столь бессильной перед революцией.