Читать книгу "Чингисхан - Рене Груссе"

Некоторое представление о досуге Чингисхана можно составить по рассказу китайца Чжао Хуна, представлявшего при его правой руке, каковой являлся Мухали, ханчжоуский двор. Как-то раз Мухали пригласил к себе посла и спросил:

— Сегодня играли в конный мяч… почему ты не пришел?

Китаец ответил, что, не будучи приглашенным, принять участие в царской забаве не дерзнул.

Тогда Мухали сказал:

— Ты приехал в наше государство, — следовательно, стал человеком одной с нами семьи. Приходи веселиться всякий раз, когда бывает пир, игра в мяч или облава на зверя и выезд на охоту. Зачем еще нужно приглашать и звать?

Расхохотавшись, он велел послу выпить шесть штрафных чаш вина и отпустил его только тогда, когда тот сделался совершенно пьяным.

Мухали, между прочим, проникся настоящей дружбой к этому китайцу, который в войне с «Золотым царем» показал себя весьма способным военачальником. Когда настал день прощания с Чжао Хуном, Мухали приказал сопровождавшим его чиновникам «во всех хороших городах оставлять его на несколько дней дольше, давать ему пить хорошее вино и есть хорошую пищу. И в конце добавил:

— Пусть играют для него на хорошей флейте и бьют в хороший барабан!

Услаждать игрой на музыкальных инструментах, само собой разумеется, должны были луноликие красавицы; известно, что, например, за Мухали во время походов следовало до двадцати музыканток. Китайские дипломаты к тому же отмечали особый дар Мухали подбирать себе женщин. «Когда ваш посол представлялся монгольскому полководцу, — доносит один из них венценосному Цзинь, — после обмена протокольными любезностями его пригласили сесть и испить вина в компании одной из жен Мухали… Вместе с ним сидела его жена принцесса Лай Мань и все восемь наложниц, которых величают госпожами. Упомянутые наложницы все ослепительной белизны и красивой наружности. Четыре из придворных дам — дочери цзиньских разбойников, а четыре других — татарки. Из всех восьми четыре госпожи особенно красивы и пользуются наибольшей любовью Мухали. Все одеты в платья и шелка, какие носят северные варвары».

Главное удовольствие на подобных раутах, естественно, заключалось в распитии вин. Чингисхан утверждал, впрочем, что приличие позволяет напиваться лишь три раза в 30 дней. К этому он добавлял, что было бы лучше, если бы люди бывали пьяными два раза в месяц или даже один. «Но было бы лучше, если бы люди не пили вина вовсе. Однако где найти человека столь достойного поведения?» — с грустью замечал он.

Мы уже указывали на разницу между зверством монгольских воинов и добродушным поведением Есугаева сына в кругу близких. Более того: как ни странно, но Чингисхан, этот варвар, при случае демонстрировал великодушие и светскость воистину неожиданные и не свойственные его окружению!

В 1200 году, когда Чингисхан находился в Трансоксиане, скончался один из его старых вассалов, киданьский вождь Елюй Люге, при поддержке монголов возвративший себе небольшое княжество в Ляодуне, что на юге Маньчжурии. Его жена Яо Лисю стала управлять делами сама с согласия Темуге-отчигина, брата Завоевателя, оставленного им царствовать в Монголии на время его отсутствия. Когда Чингисхан возвратился, она с сыновьями явилась в царскую ставку. «Представ перед своим господином, она, как требовал этикет, опустилась на колени. Тот принял вдову необычайно ласково и даже оказал честь — наиболее желанную! — поднеся ей чашу. Она предложила, чтобы ее княжество перешло к старшему сыну Елюя Люге, юноше, который сопровождал царя в войне с хорезмшахом и которым он, Чингисхан, был очень доволен. Завоеватель одобрил пожелание регентши, отметив его разумность и справедливость… Когда она стала прощаться, он дал ей девять пленных китайцев, девять чистопородных лошадей, девять слитков золота, девять штук шелковой ткани и девять драгоценных украшений» (число «9» у монголов считается священным. — Р. Г.). Что касается киданьского княжича, то его услуги были оплачены не менее щедро.

— Твой отец, — сказал ему Покоритель Вселенной, — когда-то отдал мне тебя как залог его преданности. Я всегда относился к нему как к своему младшему брату и люблю тебя как сына. Командуй моими войсками (в Ляодуне. — Р. Г.) вместе с моим братом Бельгутаем и живите в тесном содружестве.

Чингисхан поступил точно так же с наследником онгутских князей, несторианином Бо Яохэ. Этот 17-летний молодой человек тоже сопровождал его в Хорезмийской кампании. По возвращении из похода Завоеватель женил его на собственной дочери Алахай-бэги. Бо Яохэ и Алахай мирно княжили в своей отчине, находившейся в районе Гуэйхуачена, северо-западнее Шаньси, управляя тюрко-онгутским народом, интересным для нас своею верностью христианству. Супруги не могли иметь детей, и Алахай, обладавшая таким же, как у отца, деятельным характером, а также добротой Оэлун, воспитывала как своих собственных сыновей, которых ее муж прижил с наложницей, и подготовила их для правления государством. Пасынки отважной хатун, в свою очередь, тоже женились на царевнах из Чингисова дома и тем самым увековечили союз этих двух семей, союз, утвердивший христианство на ступенях самого монгольского трона.

«Я или погибну, или их уничтожу!»

Вернувшись домой, Чингисхан не смог, как хотелось бы, отдохнуть и одного года. Неспокойно было в Китае, но более, чем сопротивление «Золотого царя», Чингисхана выводило из себя предательство тангутов. Напомним, тангуты, народ тибетских корней, отчасти синизировавшийся (он даже создал собственный алфавит на основе китайской письменности), два столетия являлся владетелем китайской провинции Ганьсу, а также Ордосской и Алашаньской степей. В 1209 году Чингисхан после нескольких экспедиций принудил их царя признать себя вассалом монголов, что обязывало его в случае войны поставлять сюзерену определенный контингент войск. В 1219 году Завоеватель готовился к войне с хорезмшахом и потребовал от тангутского правителя установленного количества воинов.

— Ты обещал быть моею правою рукой. Так будь же ею теперь, когда я выступаю в поход на хорезмийский народ, который порвал мои золотые бразды.

Однако тангутский царек, похоже, находился под влиянием своего могущественного министра, презиравшего монголов. Именно этот сановник, по имени Аша-Гамбу, опередив своего господина, ответил на просьбу Завоевателя следующей дерзкой речью:

— Не имеешь сил, так незачем и ханом быть!

Эта наглость показалась Чингисхану слишком оскорбительной, а «нескромных слов» он не прощал никому. Однако поход на Хорезм был уже объявлен, так что, не нарушив порядка вещей, не было возможности осуществить карательную экспедицию против тангутов, и Есугаев сын ее до поры отложил:

— Пусть сбудется это тогда, когда с помощью Вечного Неба я ворочусь, крепко держа золотые бразды!

И вот он вернулся, перевернув вверх дном все хорезмийское царство! Час мести настал.

Весной 1226 года Чингисхан двинулся на тангутов. Угэдэй и Толуй отправились в поход вместе с ним. Как и в войне с хорезмшахом, Завоеватель взял с собой Хулан и для компании ей — татарку-фаворитку Есуй.