Читать книгу "Легенда советской разведки - Теодор Гладков"

- Да, наши конструкторы не почивают на лаврах и создают не только чудо-танки. Оружейники тоже выпускают интересные новинки. Недавно я был в командировке в Берлине, и там мне вручили для апробирования пистолет совершенно своеобразной конструкции. Вы только представьте, господа: обойма двухрядная, вмещает четырнадцать патронов в шахматном порядке, так что рукоятка лишь чуть толще обычной. Не угодно ли полюбоваться?

С этими словами Кузнецов достал пистолет из кобуры, вынул обойму и поднял над головой на всеобщее обозрение. Послышались возгласы одобрения и восхищения. Только майор с желтой подкладкой под витым серебряным погоном, означающей принадлежность к батальону связи, не разделил любопытства соседей по столу. Разделывая свиную отбивную, он пробурчал:

- Не очень-то задавайтесь, обер-лейтенант. У меня много раньше, чем у вас, был точно такой же пистолет. Был, да сплыл при довольно трагических обстоятельствах.

- Расскажите, майор, - послышалось со всех сторон.

- Что ж, если угодно... Хотя хвастаться, собственно, нечем. Как многие из вас помнят, господа, прошедшей зимой бандиты совершили нападение на машину, в которой ехали в Ровно из Киева подполковник фон Райс и зондерфюрер Гаан. Я находился в той же самой машине. Когда произошло нападение, при мне был этот самый пистолет, такой, что нам демонстрирует наш друг Зиберт. Я отстреливался, не знаю, попал ли в кого, но сам был ранен в руку и выронил пистолет в снег. Каким-то чудом мне единственному удалось выбраться из машины и, раньше чем к ней подбежали бандиты, укрыться в лесу. И, поверите ли, господа, я до сих пор помню номер этого пистолета: "46710".

Кузнецов уже понял, какой промах совершил. Случилось невероятное совпадение: он нарвался на предыдущего владельца этого самого пистолета, возможно, единственного в городе и округе. Он взглянул на оружие, которое продолжал держать в левой ладони, - на синей вороной стали рядом с фирменными знаками отчетливо виднелись цифры - "46710". Стоило кому-либо из присутствующих попросить подержать пистолет в руках, и провал неизбежен. Даже если он успеет перестрелять всех, что маловероятно даже при четырнадцати патронах в обойме, из Ровно придется уйти навсегда, не говоря уже о том, что станет с семьей Лидии... И все же Кузнецов сумел мгновенно найти единственный, удивительно точный психологический ход, который позволил ему достойно выйти из почти безнадежного положения. Он вогнал обойму в рукоять и медленно поднес заряженный пистолет к глазам, делая вид, что разглядывает цифры.

- Какой, вы сказали, номер был у вас?

- 46710, - повторил майор.

- Тогда сдаюсь, - с добродушной улыбкой произнес Кузнецов. - У моего номер больше. Выходит, вы действительно владели таким замечательным оружием раньше меня.

И спокойно спрятал злополучный пистолет в кобуру, даже не передернув затвор...

В отряде Кузнецов рассказал об этом случае Медведеву и Лукину. Выслушав, Медведев произнес нравоучительную сентенцию, которую на основании собственного опыта полагал едва ли не главной заповедью каждого разведчика:

- Если чего-либо делать нельзя, то этого нельзя делать ни при каких обстоятельствах.

Кузнецов намек понял. Подобного гусарства впредь не допускал, а злополучный пистолет, подальше от греха, заменил на обычный офицерский "вальтер" модели ПП калибра 7,65 мм. Выпущенные из него пули и отстрелянные гильзы патронов известной фирмы "Геко" не один раз будут изучать криминалисты гитлеровских спецслужб в Ровно и Львове...

Квартира Лисовской во всех отношениях (включая расположение на развилке дорог и наличие второго входа) оказалась удобной для разведчиков. Впоследствии они хранили здесь некоторое количество оружия, боеприпасы, деньги, кое-что из одежды. Однажды это едва не стоило Лидии крупных неприятностей.

Немцы регулярно устраивали в Ровно, как и на всей оккупированной территории, повальные облавы и обыски (иногда, впрочем, и выборочные - либо наугад, либо по доносам осведомителей). Пришли как-то и к Лисовской. Решение нужно было принимать немедленно, и Лидия нашла его: ослепительно улыбнувшись, пригласила руководившего обыском молодого офицера присесть на диван. Пока солдаты шарили по всем закоулкам квартиры, Лидия напропалую кокетничала с их командиром. Когда один из солдат потянулся было к круглой коробке на шкафу, Лисовская вскочила, выхватила из картонки дамскую шляпку и со смехом натянула ее на голову растерявшегося солдата; не удержавшись, лейтенант рассмеялся и махнул рукой, давая знать, что обыск закончен.

Пересмеиваясь, немцы ушли, а Лидия, вконец обессиленная, опустилась на стул. В картонке под шляпками лежал мешочек с пистолетными патронами. В диване, на котором она сидела с офицером, были спрятаны пистолеты, ручные гранаты, деньги...

Лисовской повезло: обыск производили не сотрудники СД, не фельджандармы, а обычные солдаты. Профессионалов ей так легко обвести вокруг пальца не удалось бы.

Зиберт вызывал у Лидии сложные, противоречивые чувства. Временами ей казалось, что этот немец не похож на остальных, хотя дать себе определенный ответ, чем именно, не могла. Да, довольно симпатичный, образованный, культурный, щедрый, отнюдь не обычный тыловой хам. И безусловно чрезвычайно привлекательный как мужчина. Но она ни на минуту не забывала, что Пауль оккупант, ворвавшийся на ее землю с оружием в руках и удостоенный высоких наград. В то же время она ничего не могла сказать о политических взглядах Зиберта - на эти темы он попросту никогда ни с ней, ни с другими гостями не говорил. Это могло объясняться и традиционно равнодушным отношением офицеров к политике, и вполне объяснимой осторожностью - в любой компании, самой дружеской, могли оказаться длинные уши спецслужб, абвера или ГФП.

В конце концов верх в молодой женщине стали брать отрицательные эмоции, возможно именно потому, что Лидия внутренне никак не могла смириться с тем, что этот мужчина, который безусловно нравился ей по всем статьям, был все-таки немецким офицером. Масла в огонь как-то подлил сам Зиберт: однажды, сделав вид, что пребывает в крепком подпитии, он рассказал Лидии, что во время последней командировки, при реквизиции продовольствия в большом селе, принял участие в экзекуции над крестьянами, воспротивившимися грабежу немецких властей.

Это переполнило чашу терпения Лисовской: с этого дня она уже люто ненавидела своего постояльца, и скрывать эту ненависть ей с каждым днем было все труднее. Однажды она призналась Гнидюку, что если бы не страх за судьбу семьи, она не остановилась бы перед тем, чтобы отравить обер-лейтенанта, - подсыпала бы ему утром в кофе какую-нибудь гадость. Тут уж Николай Гнидюк по-настоящему напугался. Конечно, Лидия Ивановна человек рассудительный, в твердом разуме на такой опрометчивый, можно сказать, самоубийственный шаг не пойдет, но женщина она и есть женщина... В любой момент настроение может так взыграть, что беды уже не избежать... Но даже если ничего такого и не произойдет, то все ж не дело постоянно держать человека в таком напряжении, на грани нервного срыва.

О своих наблюдениях Гнидюк доложил командованию отряда. Обсудив сложившееся положение, оно дало Кузнецову указание открыться перед Лисовской, тем более что уже располагало подтверждением о личности Лидии Ивановны.