Читать книгу "Государственный обвинитель - Игорь Зарубин"

— Никто тебя стыдить не собирается. — Наташа повертела пачку в руках и положила на стол. — У тебя молоко есть дочку покормить?

— Нет у меня молока… Сейчас посмотрю. — Полина обиженно встала и ушла на кухню.

Наташа взяла деньги, выдернула из пачки, перетянутой резинкой для волос, половину, и сунула в карман куртки.

— Вот. — Она положила деньги перед Полиной, которая кипятила на плите молоко. Половина тебе. Приберешься там, когда они съедут, может, что-нибудь починить надо будет… Сама разберешься.

— Ой, конечно, конечно, Наташенька. — затараторила та радостно. — Какой разговор? Я и сама хотела. И ты не подумай, что я эти деньги думала себе в карман положить, я бы обязательно тебе отдала.

— И в следующий раз перед тем, как сдавать, сначала узнай у меня. Половину денег можешь себе брать, но чтобы в доме был порядок. И чтобы никто не жил в отцовском кабинете. Если книги пропадут, то потом таких не достанешь. Там сейчас кто живет?

— Ой! — Полина испугалась. — Сталевар из Тольятти с женой, запросто спереть могут! Надо было того профессора поселить с внуками.

— Как раз профессора и не надо. — Наташа улыбнулась: — Сталевару они — до лампочки, а профессор сразу парочку прикарманит.

— Ой, а ты-то как же? — хлопнула в ладоши Полина. — Может, тебе раскладушку у нас в летней кухне поставить? Вчера оттуда как раз съехали. А через пару деньков из вашей детской должны… Муж-то твой когда появится? Или ты одна?

— Не знаю когда. — Наташа пожала плечами. — Но ты не волнуйся, я на остров поеду завтра. Только переночую одну ночь.

— Вот. — Полина протянула Наташе бутылочку с молоком. — Пусть остынет, и можешь кормить…

Утром, стараясь загладить свою вину, Полина сбегала на Привоз, накупила детского питания, запекла курицу и только после этого отпустила Наташу на Ольвию. И целый час клялась-божилась, что в доме будет чистота и порядок, будто и не было никого.

А вечером, когда «Радуга» пришвартовалась к причалу и Наташа ступила на высохшую, пропитанную мифами землю острова, ее чуть не задушили в объятиях.

Все сбежались, Граф на радостях отменил все работы, приказал очистить его палатку, в которой «отныне поселится прекраснейшая из нимф со своим маленьким амурчиком», а через час все уже собрались в «балбеснике».

— Ну как там твой концептуалист? Не боится тебя одну сюда отпускать? — спрашивали наперебой мужчины. — Что же он с тобой не приехал?

— Ну не смог, не смог! — счастливо смеялась Наташа, потягивая горячий грог из алюминиевой кружки. — Приедет на днях, надеюсь.

— Лучше пусть пораньше, — сверкнул глазом Граф, — а то останется без жены.

— Это что, его произведение? — Федор нянчил на руках Инну.

— Конечно!

— Ну тогда передай, что лучше ему не создать! — смеялся Граф. — Ну, без твоей помощи, разумеется!

— Смотрите, какая смена нам растет! Федор смеялся, не замечая, что Инна уже поставила свой «автограф» на его штаны. — Представляете, может быть, именно она и найдет того самого Аполлона, Которого мы все так хотим откопать.

— Да мы раньше откопаем, раньше! — засмеялись все. — Она сюда только в музей приезжать будет!

Странно, но здесь, на этом пустом клочке песчаника, где нет ни телефона, ни замков, даже ни одного милиционера, где убить человека и спрятать концы в воду не составляет никакого труда, именно здесь Наташа чувствовала себя в полной безопасности. Это ее территория, здесь ее законы. И абсолютно неважно, что этому ублюдку глубоко наплевать, что она больше его знает о том, где в полисе должен располагаться театр и как должны быть расположены комнаты в жилище античного рабовладельца. И неважно даже то, что из всех этих мужчин, которые влюблены в нее по уши, ни один не сможет поднять на человека руку, чтобы ее защитить. Просто он сюда не пойдет. Этого просто не может быть.

— Ну ладно, хватит вам мелким бисером рассыпаться, — сказала она наконец. — Лучше расскажите мне, что еще откопали.

Все с гордостью посмотрели на Графа. Повисла короткая торжественная пауза.

— Я опять что-то пропустила? — разочарованно спросила Наташа.

— Пока не знаем, — скорчил Граф загадочную физиономию, — но вполне возможно, что… Хотя таким благовоспитанным женщинам, как ты, этого знать не обязательно.

— Ну давай, не тяни. — Наташа с огромным любопытством смотрела на него.

— Мы, кажется, нашли дорогу от порта в лупанарий!

Дело в том, что в каждом портовом городе Древней Греции из порта в дом, где моряк мог за несколько ассов отдохнуть в женском обществе, вела отдельная дорожка. И на каком бы языке ни говорил этот моряк, он всегда мог отличить ее от всех остальных. Нет, по обочинам не было никаких табличек с соответствующими надписями, даже не нужно было спрашивать о ней местных жителей. Дело было в самой дороге, в кладке. На каждом булыжнике был изображен фаллический символ, указывающий, в каком направлении двигаться. Неграмотный и тот не ошибется.

— Жаль, что сезон заканчивается, — вздохнул Граф, сворачивая карту, на которой они часа два чертили примерные маршруты. — А то, может быть, и в этом году смогли бы открыть театр. Погода портится, дней через пять нужно будет сматывать, как говорится, удочки. Ладно, пора спать. Федор, пустишь меня к себе в палатку?

Через час все разбрелись по своим спальникам, и Наташа осталась у костра одна. Сидела и смотрела на огоньки догорающих поленьев. Рядышком мирно посапывала дочь.

Именно сейчас она почувствовала острое, безысходное одиночество. Как будто от тебя прямо к звездам разлетается огромный конус, вершиной которого являешься ты. И так неуютно на этой перевернутой и пригвоздившей тебя к земле вершине, так странно.

Где-то сейчас мечется Виктор, не находя себе места оттого, что ее нет рядом, что она вдруг пропала, испарилась, где-то в дикой злобе прячется Юм, желая только одного — прекратить Наташино существование на земле, где-то распекает подчиненных Дробышев, где-то похабничает Дрыгов, где-то молится Погостин…

Но все это неважно, потому что в этот момент ты одна. Ты одна в этом мире. Ты и есть этот мир. Это даже немножко похоже на смерть. Но только совсем немножко…

Проснулась она рано утром. Инночка еще спала. Наташе захотелось искупаться. Она пошла к морю. К берегу приставала лодка…

Любовь и хлеб

Тифон медленно брел по дороге в город. Он не замечал воинов, пробегавших мимо него к дому, не слышал холодящих душу предсмертных криков за своей спиной. Перед глазами у него стояло залитое кровью молодое тело возлюбленной, которое он увидел в ее доме. И ее лицо. Бледное, как у статуи, и слегка удивленное. Глаза смотрели на него с ласковой умиротворенностью, с любовью.

Еще днем, когда его взяла стража, он решился. Он знал, что теперь ему терять нечего. Как Ясону. Ничего не осталось на этой земле. Ничего.