Читать книгу "Морской волк. Восточный фронт - Влад Савин"

Пробовали япошки и с прикрытием, один — двое с минами бегут, еще несколько стреляют. Так у них автоматов не было, а винтарь против АК накоротке не играет. И стреляли они плохо. У меня ощущение было — тыловые все, не фронтовики. Не умеют под огнем правильно держаться — когда надо, пригнуться, когда надо, бежать, когда надо, ползти. Даже те, кто кадровые у них, в форме и с оружием — но не фронтовики. Хотя с кем они тут воевали?

Японские снайперы? Да, были, которые с чердаков стреляли, или из окон, уже позади нас. Потому мы так все дома жестко и проверяли, благо гранат жалеть не приходилось, и огнесмеси тоже. Но вот настоящих снайперов, с оптикой, я не припомню — у всех, кого вблизи видел, обычные пехотные "арисаки". Потери от них были — но не скажу, что заметные. Зато японский мирняк таких вояк должен "благодарить" — за то, что мы стреляли по любому шевелению в окне. А крупнокалиберный на короткой дистанции даже кирпичную стену пробивает, а уж кто там за ней, солдат или гражданский, то уже после, похоронная команда будет смотреть.

Да, помню и одного придурка с фаустпатроном. Хотя было такое у них очень редко — вот я лично видел лишь один раз. Посреди улицы в рост встал, и целится, ну кто ж так делает, чудик — немцы обычно из-за угла старались. Мы влепили очередями, он и выстрелить не успел. Вообще, японцы вояки храбрые — иначе не решиться никак, в полный рост в штыковую на пулеметы идти. Но глупые — кто же сейчас в такие атаки ходит?

И сволочи к тому же. Я ведь видел, как звуковещательную установку подвезли, и передавали, по-японски, чтобы их мирное население выходило, не тронем! А они, в ответ, из минометов! И было ведь, после этого еще час до нашей атаки, и кто-то пытался к нам — и женщины, с детьми! А по ним свои же стреляли, а после добивали, палками — значит не солдаты, а "ополчение"? У фрицев было, что эсэс так же убивали своих, кто нам сдаться хотел — но немецкие же армейцы, а тем более фольксштурм в таком никогда замечены не были! А здесь, выходит, сволочи все поголовно! Ну и мы их тоже, в плен не особо старались.

Меня сам Смоленцев учил — который Гитлера брал! Так вышло, что он меня еще с Мги знает. Ну а в сорок четвертом, перед Одером, было у нас что-то вроде курсов, по обмену опытом, и там я снова слушал, как Смоленцев говорил — даже если враг будто бы сдается, сразу стреляйте, если вам хоть что-то покажется подозрительным. А у этих япошек подозрительным было все! Руки поднял — а вдруг у него граната за пазухой, как бы я поступил сам на его месте? О нескольких таких случая я слышал, когда именно так самураи поступали, и сам в клочья, и наших с собой. Так что мы чаще просто стреляли, и дальше шли — так спокойнее.

И помню, как в нашей роте танк подорвали. Японец мертвым притворился, а как Т-54 близко подъехал, то вскочил, и под гусеницу. После чего приказ передали — в трупы на пути стрелять тоже, если есть сомнение, что не дохлый. И я сам видел три раза — очередь по телу, и рвануло! Может и убитый лежал с зарядом, а может и впрямь, притворившийся нас ждал. Потому, всегда сначала стреляли, после разбирались — патронов было хоть залейся, и передвижные пункты боепитания позади, в БТР двое на патронных цинках сидят и магазины набивают, ты подбегаешь, пустые рожки им сбрасываешь, сразу берешь полные и снова в бой. Так что боекомплект не жалко, а помирать из-за японского упрямства совсем неохота!

Один лишь раз было — пожалели. На площади, большое здание (как позже оказалось, штаб), и перед ним толпа, даже не с винтовками, а с копьями из бамбука! Я смотрю — мелкие они какие-то, и в штатском, пригляделся, точно дети! Вроде, там один в форме был, наверное офицер, но нас увидев, сразу в дом сбежал. А эти остались.

Нет, если бы с той стороны хоть кто-то выстрелил… Мы ж только что из боя — смели бы всех, не посмотрев. Кто против нас с оружием — тот враг, пока не положил, и руки не поднял. А эти, малые совсем, мне показалось, лет десяти — двенадцати! Ну а копья — это разве оружие, против нас? Вот не захотелось — в таких, нам первыми стрелять!

Ну, я и вышел. По — японски не знаю — просто рявкнул на них по-нашему, брысь, пока целы! Так ведь поняли — палки свои побросали, и бежать! А я в дом тот вошел — не один, конечно. Не знал, что это штаб — а где тогда хотя бы часовой у входа? Хотя помню, там у двери винтовка валялась, брошенная. Ребята по первому этажу рассыпались, никого не нашли. А я с восемью бойцами, ну два звена, как по уставу положено, наверх. А там — мама дорогая!

Большая комната, на полу ковер, на стене портрет, наверное, их императора. И семеро японских офицеров, навытяжку. Смотрят на дверь напротив. На нас лишь обернулись, один говорит что-то по-своему, хрен поймешь! А ну хенде хох, суки! Поняли ведь! Сильно зол я был — это выходит, вы детей вместо себя умирать послали, а сами по-культурному в плен? Дальнюю дверь пинком распахиваю — там кабинет поменьше, и генерал, с тесаком в руке стоит. Я ему — брось железку! А он лыбится погано, и клинок себе в живот!

А из тех семерых я после узнал того, кто на площади был, с детьми. И просто, от души, дал ему в морду. Чтобы, если он схватится за саблю, что у него все еще на боку болталась, то с чистой совестью пристрелить гада, за оказание сопротивления. А он лишь утерся, и все! Шашку свою отстегнул, не вынимая из ножен, и передо мной на пол положил.

А еще, старший из офицеров какое-то слово сказал, вот выговорить не могу — но явно касаемо того, что на площади было. Что говорите, тащ батальонный комиссар, да, вроде это. И что оно означает?

— А это такая японская традиция. Когда самурай, потерпевший поражение, готовится к харакири — а в это время его друзья, или верные слуги, или даже жена с алебардой, защищают вход в дом, чтобы враги не могли помешать процессу.

— Это вместо того, чтобы все разом на врага, и жизнь свою продать подороже? Ну, дикари! И сволочи к тому же!

Накагава Садако, школьница, 14 лет, город Тойохара.

Как стало известно, что русские вторглись на Карафуто, нас всех мобилизовали. В отряде сначала было около 300 человек, все школьники старших классов, и мальчики, и девочки, командовал директор одной из школ, отставной офицер. Нам выдали бамбуковые копья, армейские ранцы, и отправили рыть траншеи и строить блиндажи, мы работали целый день, очень устали. Тут налетели советские самолеты, стали бомбить и стрелять, многих из нас, и солдат, убило. А после офицер погнал нас, с нашими копьями, в траншеи — сказав, что сейчас русские атакуют, и нам выпадет честь умереть за родную Японию. Но русские так и не атаковали, и мы провели в траншеях, вместе с солдатами, всю ночь, спать нам не позволяли. Утром появился другой офицер, он ругался с тем, первым, а затем приказал нам убираться в город, и поскорее, пока самолеты не прилетели снова. И мы едва успели уйти с холмов, как появились самолеты, и начали бомбить.

В городе мы пришли к штабу, потому что не знали, что нам делать дальше. Нас оставалось около сотни, хотя еще утром было больше — я не знаю, куда делись недостающие, наверное просто убежали по домам. Но мне некуда было здесь идти, я не из Тойохары, и никого тут не знаю. Из штаба вышел офицер, спросил кто мы, узнав, ругался, велел ждать. И мы ждали так весь день, о нас вспомнили лишь к вечеру, велели выдать немного риса, а то мы ничего не ели вторые сутки.