Читать книгу "Закрой дверь за совой - Елена Михалкова"

За пару часов хлеб разбух, превратился в густую клеклую массу. Хлеб, особенно второсортный белый с правильной текстурой – удивительный материал. Гройс, по молодости лет неоднократно сидевший в тюрьме, кроме четок и шахмат, которые способен изобразить любой уважающий себя заключенный, пару раз мастерил обоюдоострые кинжалы. Резать таким кинжалом нельзя, но в качестве колющего оружия он незаменим в тюремных драках (и в отличие от настоящего ножа, без труда растворяется горячей водой).

Для ножа, допустим, требовалась цементная пыль, которой у него не было.

Но для клея достаточно хлеба и чая.

Гройс дважды протер размякшую пахучую массу через обрывок простыни, собирая то, что получилось, в ту же коробочку. Больше всего он боялся, что Ирма зайдет в комнату – ему не удалось бы скрыть следы своего преступления. Но она возилась на чердаке. Он слышал ее шаги над головой.

Интересно, что она там делает?

Мокрый кусок ткани он скомкал и сунул под подушку. Взял «Мизери» Стивена Кинга – она была больше по формату. Вырвал десять листов, разложил перед собой на кровати и принялся методично, зачерпывая пальцами, наносить на них импровизированный клейстер.

Хорошо, что Ирма не жалела хлеба. Если бы он съедал все, что она ему приносила, у него давно бы случилось несварение.

Смочив листы, Гройс сложил их внахлест и очень ловко свернул в длинную трубку небольшого диаметра. Для верности еще раз промазал стыки остатками клейстера. Теперь нужно время, чтобы пропитка затвердела.

Он немного сдвинул матрас и положил трубку на край кровати возле стены. Гройс обращался с влажной бумагой исключительно бережно.

– Только бы не смять, – бормотал он. – Только бы не смять…

Все. Пара часов – и будет готово.

Теперь второй этап. Здесь ему не обойтись без помощи Ирмы.

Гройс дважды отрепетировал, что предстоит сделать. Каждое движение, каждое слово.

«С Богом!»

Из комнаты донесся слабый, но требовательный звон колокольчика. Ирма расчихалась от пыли, но вниз спустилась ликующая, с целой стопкой вещей. Здесь были тонкие хлопковые косынки, пестрые платки, нашлась даже оренбургская шаль из козьего пуха.

– Что случилось, Михаил Степанович?

В комнате висел отчетливый кисловатый запах. Проклятый вонючка!

– Я хочу писать, – виновато сказал Гройс.

Ирма ногой придвинула ведро.

Старик поднялся, пошатываясь. Зашуршала одежда. Закончив свое дело, Гройс почему-то застыл на месте.

Ирма обернулась. Старик стоял со спущенными штанами, словно впав в забытье. Внезапно он лягнул ведро и пошел вокруг постели, покачиваясь, точно сомнамбула, глядя перед собой невидящими глазами и вытянув свободную руку.

Длины цепочки хватило на три шага. Целеустремленное движение Гройса закончилось, когда его дернул наручник. Старик рухнул и, уже упав, задел ногой кадку с фикусом.

Ирме было не до растения.

Выпучив глаза, она смотрела на зловонную желтую лужицу, разливающуюся по полу. Отвращение пригвоздило ее к месту. Тревожная лампочка мигала красным, отчаянно надрывались сирены: «Опасность химического заражения! Опасность химического заражения!»

Моча на ее линолеуме!

Она бросила короткий взгляд на старика, закатившего глаза, и рванула на кухню. Перчатки, где перчатки? Тряпка, моющее средство, хлорка… Маска для лица! Ирма металась, охваченная паникой.

Вернувшись в комнату, она кинулась вытирать лужу. Маска не спасала от вони. Ирме казалось, что моча успела впитаться в линолеум, и она ожесточенно терла его, пока не заныли плечи.

Лишь тогда она вспомнила про Гройса.

Старик лежал без сознания, ногами прижимая несчастный поваленный фикус. Ирма хотела всего лишь похлопать его по щекам, но от злости влепила такую пощечину, что бедняга дернулся и пришел в себя. В открытых глазах мелькнуло непонимание.

– Что? Где я? Что случилось?

– Вставайте! – Она с силой вздернула его за шкирку. – Вы что, с ума сошли? Не могли предупредить меня, что плохо себя чувствуете?

– Я сам не сразу понял, – оправдывался Гройс. – Это из-за голодовки…

– Лежите и не смейте вставать. С сегодняшнего дня будете писать в утку!

Она яростно скомкала грязные тряпки. Выкинуть, выкинуть немедленно вместе с ведром!

– Только не в утку! – заныл старик. – Больше не повторится, обещаю!

Ирма его не слушала. Залить мочой ее пол! Дрянь какая!

Если бы она не была в таком бешенстве, то обязательно задала бы себе вопрос: как могло случиться, что фикус, который должен был опрокинуться в другую сторону, оказался под ногой Гройса.

Но ярость на время лишила ее способности соображать. А потом Ирма об этом просто забыла.

…Оставшись один, Гройс неторопливо размотал с запястья длинный шнур с шариком на конце. Он плел его с самого утра, выдергивая нитки из шерстяного пледа. Шнур получился прочным. Старик утяжелил его засохшим хлебным мякишем и два часа тренировался попадать в цель.

У южноамериканских индейцев есть оружие – бола. К веревке длиной около метра охотники привязывали камни на обоих концах. Метко брошенная раскрученная бола обвивает ноги жертвы, и та оказывается стреноженной.

Этот принцип использовал и Гройс.

Остальное было делом техники: падая, кинуть шнур так, чтобы хлебный шарик обвился вокруг ствола фикуса. Дернуть на себя. Как только Ирма выбежит из комнаты, распутать веревку.

Быстро, просто, эффективно. Вздумай он заарканить деревце в ее отсутствие, Ирма примчалась бы, привлеченная грохотом. И как бы он объяснил охоту на фикус?

Но самая удачная идея, конечно, была с ведром. Гройс вспомнил выпученные глаза Ирмы и удовлетворенно хмыкнул. Ей так ненавистно все, связанное с физиологией, что в это время он мог бы утащить фикус хоть в постель – она бы не заметила.

Он вытащил из-под пижамы то, ради чего все затевалось – обломанную ветку фикуса. «Ровная, прямая… Загляденье». Оборвал листья, с сожалением подумал, как не хватает ножа. Заточить бы… Но сойдет и так. Он удачно отломил ее – кончик оказался заострен.

Последняя записка с тем же текстом, что и предыдущие, лежала под подушкой. Гройс вытащил из пледа еще одну нитку, разложил перед собой пучок перьев. К толстому концу будущей стрелы примотал перышки. «Покрасить их нечем… Жаль».

Затем настал черед шоколадной плитки. Гройс аккуратно снял фольгу с каждого брусочка. Чередуя фольгу с бумагой, плотно обернул палочку, не оставляя просветов. Чтобы не съехала, закрепил ниткой – на этот раз тонкой, выдернутой из простыни. Полюбовался на свое творение и, подумав, все-таки пожертвовал еще тремя каплями крови. Перышки окрасились бурым, и старик обрадованно кивнул.