Читать книгу "Записка Анке - Николай Шпанов"

— Н-да, вот так дела, мне и невдомек, — задумался Ми- хайло. — Тогда понятно, што они и самоедиков–то энтих прижмали. Значит, остров во што бы ни стало им в руки взять надобно… Ну, а што, ребятки, ежели нам им ножки- то подрезать? Ахнуть бы радио в Москву, што, так и так, открыта, мол, нами, советскими промышленниками, новая территория для советского государства, и просим мы прислать нам подмогу, как нас только двое и не могем мы, значит, с иностранным буржуазным капиталом на этой земле совладеть. Как вы полагаете, пришлют нам–то, ай не пришлют?

— Зацем не прислать? Прислют, — уверенно сказал Вылка.

— Пришлют, пришлют, — передразнил его Михайло. — Надо сперва в расчет взять, чего пришлешь–то. Сюда никакой пароход не пролазит. Ерапланами сюда, небось, тоже не доскачешь. Значит, опять в дирижабле все дело. Ди- рижаблев этих, вот не знаю, много ль у нас.

Олениых радостно шлепнул себя по лбу:

— Стоп, земляки, вспомнил. Да ведь тут где–то советский ледокол быть должен. Стучали в сводках, што будто идет сюда с Владивостока ледоколище. Первый в мире. Новый построен. Лед ломает самый што ни на есть крепчайший.

— «Красин», што ли? Так он не новость какая, — скептически спросил Михайло.

— Нет… Дай бог памяти–то… Вона «Большевик» и есть.

При этом известии Вылка даже привскочил.

— Сюды ходит? — возбужденно уставился он на радиста.

— Нет, он на выручку двум пароходам. Их льды зат- рали. А только этот тут где–то, не так подалеку.

Михайло решительно поднялся. Он повернулся к Выл–ке:

— Вот што, Илья, как ты есть лицо советское, давай радию катать. Пущай с Москвы энтот ледокол к нам ворочают.

Вылка оживленно засуетился:

— Писы, Миша, писы.

Оленных остановил их:

— Постойте, братцы. Пока ледокол–то дойдет, ведь здесь с дирижабля остров на карту снимут. Самоедов ваших в поселке поизведут, и поминай, как звали.

— Не, так не мозна. Самоедов трогать не мозна. Мы позволять не станем, — загорячился Вылка.

— А как ты это не позволишь–то? — крутнул бородой Михайло.

— Ты думать долзон, как такое делать. А только не мозна самоедов свести.

— Ин ладна, сейчас додумаем. Покуда гони радию, Федор… А только вот што ты мне наперед скажи. Пошто ты это дело с нами затеял, коли ты чужак? Сказывал, в Россеи сколько годов–то не бывал. Значит, не советский ты?

Оленных упрямо выставил голову:

— Сибиряк я, братцы. Не могу больше без Сибири. Советская стала Сибирь. Знать, и мне советским становиться.

— Так, значит, в нашу веру переходишь?

— Перехожу, — потупился Оленных, — вот крест могу дать.

Он размашисто перекрестился.

— Это ты брось. В большевиках кресты отменены. Тут, брат, все делом доказывается, а не крестами. Заслужить на доть.

— Я, братцы, заслужу.

— Ну, коли заслужишь, октябрины, значит, сегодня.

Оленных удивленно посмотрел на Михайлу:

— Это што же такое?

— А это в большевиках заместо крестин. Октябрины, значит. А покуда давай–ка скоро радию писать.

Под диктовку Князева Оленных быстро выводил на бланке латинскими буквами:

Москва. Калинину. Земля Недоступности в полной власти буржуазных элементов, затесняющих местный самоедский пролетариат. Вплоть до кровопролития. Предлагаем выслать немедленную революционную помощь ледоколом «Большевик», либо дирижаблями. Всех представителей международного капитала, самочинствующих на советской земле, можем с помощью советской силы арестовать и предать революционной законности.

Оленных протянул Князеву исписанный бланк для подписи. Но Вылка перенял его и старательно вывел первым большой крест, возвращая бланк радисту, степенно сказал:

— Подписать надо десь: Вылка придсидатель.

После Вылки подписал Князев.

Оленных поспешно ушел в радиокабину.

3. ХОД «БОЛЬШЕВИКА»

Голицын с трудом слез с койки. В тот момент, когда его ноги коснулись было палубы, судно легло на борт так, что машинист с размаху ткнулся головой в нависший над изголовьем бимс. Полоска теплой крови потекла из рассе- чины, заливая глаз. Стукаясь о переборки, хватаясь растопыренными пальцами за уходящие поручни, выбрался через горячий проход к лазарету.

— Эй, дружище, погляди, што у меня там, — пихнул он разметавшегося в глубокой лазаретной койке фельдшера.

Тот изумленно открыл глаза. С минуту он лежал неподвижно. Голицын не вытерпел:

— Вставай же, чертово колесо, опять налузгался. Видишь, кровь течет, унять надо.

Фельдшер моргнул и как встрепанный поднялся. От него пахнуло крепким перегаром. Не глядя на Голицына, он твердыми шагами на негнущихся, как у оловянного солдатика, ногах подошел к умывальнику. Открыл кран над подставленной под струю забортной воды головой.

— Ф–фу–уу! — отряхнулся он.

Наспех вытер полотенцем голову и принялся дрожащими пальцами обтирать рану машиниста. Через десять минут промытая рана была искуснейшим образом зашита и перевязана. Фельдшер подошел к койке и, не сгибаясь, повалился на нее, как бревно.

— Спасибо, Анатоликус, — пробормотал Владимир, натягивая робу.

Но благодарность пропала даром — Анатоликус лежал уже как труп, вытянув руки по швам. Владимир покачал головой и вышел.

— А ведь золотые руки, — пробормотал он, прикрывая дверь.

В горячем проходе было нестерпимо душно. Масляную полутьму пронизывали жгучие вихри из дверей, ведущих в машину. Снизу несло жарким сопением пара и лязгом стали. Владимир быстро скользнул по железному настилу, чтобы попасть в подходящее движение судна и успеть схватиться за поручни. Качка бросала судно с борта на борт. Большая стрелка креномера медленно перекачивалась с одной стороны на другую. Она добегала до ярко надраенной медной насечки с цифрой сорок и, подумав, начинала двигаться обратно.

Владимир повис на судорожно зажатых поручнях. Проникая через самый верхний ярус, на уровне колпаков цилиндров, Владимир поразился тому, что даже его привычным легким не хватает воздуха. Горло засасывало какую- то обжигающую, пропитанную запахом масла и горячего металла смесь. Ниже, когда цилиндры были уже над головой, он невольно сжался в комок. Размах судна был так силен, что машины всей громыхающей массой нависли сбоку. Твердо зная об огромном запасе прочности фундаментных болтов, Владимир все–таки совершенно ясно представил себе, как наклоненные на сорок градусов гиганты срываются с креплений и, кроша и дробя все на своем пути, начинают метаться по глубокому колодцу машинного отделения. На руках он проскользнул последние марши бесконечного трапа и упал прямо в объятия широко расставившего ноги и уцепившегося руками за горячее железо поручней вахтенного механика.