Читать книгу "Черный список - Лорел Гамильтон"

— Да, можешь, — ответил Бернардо, — но горе Эдуарда, если ты умрешь, будет ужасно. Оно причинит ему боль, страшную боль, а такие мужчины, как он, удостоверяются, что никогда не будут страдать в одиночестве. Он распространит свою скорбь на всех нас, не потому что мы потерпели неудачу, а потому что это даст ему что-то, на чем можно сосредоточиться, чтобы не испытывать боль.

— О чем ты говоришь?

— Если он обвинит всех людей, которых ты привела с собой, то он убьет их, и меня вдобавок. Для этого ему потребуется время, а значит, у нас будет шанс убить его раньше, чем он доберется до нас. Я неплохо убиваю и спасаю свою шкуру, да и твои мужчины тоже чертовски хороши; но даже для нас будет очень трудно выжить, если мы узнаем, что Эдуард пошел по наши души.

— Поэтому убийство всех нас даст ему цель, займет его, чтобы притупить его чувства, — сказал Никки.

— Ага, — подтвердил Бернардо.

— Вы слишком много об этом думаете, — ответила я.

— Если кто-то вроде Эдуарда говорит тебе, что он тебя убьет, это дает много пищи для размышлений.

Я действительно не могла с этим поспорить.

— Это также способ приговорить себя к самоубийству без самого самоубийства, — продолжил Никки.

— Думаю, что так, — согласился Бернардо.

— Не думаю, что я настолько важна для Эдуарда, что он рискнул бы даже оставить Донну и детей.

— Он сделает то, о чем я только что сказал, Анита. Не то, чтобы он постоянно об этом думает, но поверь мне, Анита, если ты умрешь, особенно если он обвинит себя, то станет разрушительной силой, ищущей, на что бы обрушиться. И он с самого начала винил себя, что представил тебя Олафу. Если Олаф сделает с тобой то, что творил со своими другими жертвами, Эдуард утопит мир в крови, пытаясь стереть из памяти те образы.

Я не знала, что сказать, но желала возразить. Я хотела возразить, что он был не прав, но часть меня спрашивала «Что бы я сделала, если бы Эдуарда истязали бы до смерти, и это было бы моей виной?» Я бы не убила массы людей, но все, на кого бы, по моему мнению, пала за это ответственность, — все бы умерли. У меня было больше правил, чем у Эдуарда, поэтому если я чувствовала подобное по отношению к нему, насколько бы больше всего он сотворил, если бы это была моя смерть? Особенно с не-настолько-чутким состраданием человеком, как Олаф. Я не хотела, чтобы Ники и парни погибли, и я поговорю об этом с Эдуардом, и Бернардо. Они этого не заслуживают, но если Олаф умрет от руки Эдуарда, о да, черт побери. Мысль о том, что Эдуард, вероятно, будет убивать его долго — была теплой, счастливой мыслью.

— Я поговорю с ним о вас, обо всех вас. Я бы не хотела, чтобы кто-то еще был ранен только потому, что меня здесь не будет.

— Ты можешь поговорить с ним, — сказал Бернардо, — но это не поможет. Я знаю его много лет. Я видел, как он делал такие вещи, какие бы не совершил перед тобой. Поверь мне; я скорее предпочел бы кто-нибудь другого, гоняться за моей задницей.

Снова я не знала, что сказать, поэтому просто согласилась. — Я бы тоже не хотела, чтобы Эдуард охотился на меня.

— Со всем этим, ты теперь собираешься зациклиться по этому поводу? — спросил Бернардо.

Я посмотрела на него и пожала плечами. — Что еще ты хочешь, чтобы я сказала?

— Боже, ты действительно парень, то есть выглядишь ты как девчонка, но это чисто мужицкая фишка. Ты игнорируешь все это эмоциональное дерьмо и просто признаешь, что Эдуард опасен. Пиздец, Анита.

— Ты всегда такой слабак? — спросил Никки.

Бернардо уставился на него, расправляя плечи и медленно выдвигаясь вперед. Люди думают, что драки начинаются с хмурых взглядов или криков, но это не так. Они зачастую начинаются из-за неуловимых движений тела, человеческая версия вздымающейся шерсти у собак, вот только собаки знают, что это означает, впрочем, как и большинство мужчин.

Никки улыбнулся, и это было еще одним способом позадирать другого человека. Так вероятность драки только усиливалась, но большинство женщин не понимали почему, я же, к большинству не относилась.

— Никки, — одернула я его, — не надо.

Он посмотрел на меня, пытаясь состроить невинное лицо, но провалился.

Бернардо подошел еще ближе, и я встала между ними, — Мы здесь не для того, чтобы драться из-за всякого тупого дерьма, — произнесла я.

— Ты мне не босс, пока еще нет, — сказал Бернардо.

— Не знаю о чем это ты, говоря «пока еще нет», но знаю, что на словесные разборки мы время тратить не будем.

— Бернардо новенький, — сказал Лисандро, — Ты не говорила Никки, что ему нельзя с ним драться по-настоящему, а Никки последнее время врется в реальный бой.

— Не знаю, что ты имеешь в виду под «реальным боем». Никки тренируется на ринге с остальными охранниками.

— Но это не взаправду, — возразил Лисандро.

Я обернулась и посмотрела на Никки, — Что я пропустила?

— Не знаю о чем ты, — ответил он.

— Почему ты хочешь подраться с Бернардо?

Никки просто смотрел на меня.

— Ответь на мой вопрос, Никки.

Он нахмурился, вздохнул, но ответил, потому что должен был; если я задаю прямой вопрос, то у него не остается другого выбора, кроме как ответить мне: — Я теперь не причиняю людям вреда, потому что никто мне не платит за это, а ты мне запретила убивать кого-либо, кто принадлежит тебе, даже если они начнут драку. С тобой работают несколько очень сильных людей. Я мог бы убить их, но если нет, то они ранят меня, причем сильно, так что я не дерусь.

— Ты тренируешься на ринге, — повторила я.

Он пробежался взглядом по машинам, будто считая до десяти, — Это не то же самое, Анита. И даже близко не стояло.

— То есть ты говоришь, что хочешь подраться с Бернардо, чтобы надавать ему по морде, или даже убить?

— Я хочу кому-нибудь надавать по морде, да. — Его большие руки сжались в кулаки так плотно, что напряжение пробежалось по его плечам и верхней части туловища, как будто, сжатая пружина, готовая вот-вот распрямиться и освободить всю накопившуюся энергию.

— Почему? — спросила я.

Никки кинул на меня недружелюбный взгляд. Такой взгляд ты видишь иногда у зверей в зоопарке в вольерах. Неважно сколько у них земли под лапами, сколько игрушек у них для игр, они навсегда останутся большими кошками, которые помнят бег на воле, и неважно насколько велика клетка, она всегда останется клеткой, а они всегда будут хотеть свободы. Единственный глаз Никки стал львиным, цвета янтаря, но потом он мигнул и снова возвратился к человеческому цвету. Но я знала, что он все еще там — его лев выглядывал из клетки, что я выковала для него; клетка, которую и Никки и его лев, ненавидели. «Как я могла этого не заметить?» Я не хотела видеть, не хотела понимать, что неважно каким ручным он казался, Никки все еще был социопатом, которого я встретила в прошлом году. Я не изменила его, я просто подавила его волю. «Дерьмо».