Читать книгу "Великий князь - Алексей Кулаков"

- Какого цвета у меня глаза?

Даже и не заметивший спасения свой жизни, Спиридон бросил короткий взгляд из-под кустистых бровей - и провалился в синие омуты. Морщины на лице слегка разгладились, плечи чуть-чуть опустились... Покосившись на приближающегося настоятеля Варлаама, наследник тихонечко вздохнул.

- Ты видел меня до сего дня?

Не дожидаясь, пока прозвучит положительный ответ, царевич уточнил:

- Когда в самый первый раз?

Взирая на окружающий мир "стеклянным" взглядом, инок Спиридон равнодушно-ровным голосом ответил:

- Во время присяги тебе Избранной радой.

Помолчав, шестнадцатилетний государь решил уточнить непонятный момент:

- В каком чине ты тогда пребывал, и как тебя звали?

- Священник московского Благовещенского собора, протопоп Сильвестр.

В этот раз молчание длилось заметно дольше.

- Что делаешь ты в Кирилловой обители?

- Приняв постриг под именем Спиридона, оставлен на монастырском житии.

Повернувшись к настоятелю, синеглазый рюрикович весьма выразительно изогнул брови.

- Разве не должно тебе пребывать в Соловецком монастыре? Кто разрешил отъехать из него в Кириллову обитель?

Как оказалось, никто. Потому что опальный протопоп и не собирался ехать на Соловецкие острова - с молчаливого согласия великого государя Иоанна Васильевича тихо доживая свой век в Кирилло-Белозерской обители.

"Понятно. Если бы не бросил лезть в политику, отец бы его в какой-нибудь уральский скит законопатил - но раз сидит и не высовывается...".

- Отче Варлаам, чем он у тебя занимается?

Прежде чем ответить, настоятель задумчиво огладил густую бороду с редкими нитями седины:

- Ныне "Степенную книгу" переписывает. А так в монастырской либерее много сидит, в иконной мастерской помогает.

Внимательно посмотрев на Варлаама, царевич не стал у него интересоваться, почему это он только сейчас увидел этого любителя книг и икон. И так понятно, что инок Спиридон предпочитал не напоминать о себе лишний раз - особенно царю и его наследнику. Уже теряя прежний интерес, Дмитрий на всякий случай уточнил:

- Увидев меня, ты встревожился и испугался. Чего?

- Воздаяния за грехи.

- Какие именно?

- Повинен в смерти царицы Анастасии и дочки ее Марии...

Онемев, первенец покойной великой княгини замер в легком ступоре. А бывший ближник и духовный наставник царя негромким голосом поведал, как травил царевну и ее мать. Не для того, чтобы они умерли, совсем нет! А для того, чтобы придать своим словам и увещеваниям должную весомость. Ведь одно дело просто стращать молодого правителя божией карой - и совсем другое, когда не прислушивающийся к мудрым советам Иоанн Васильевич получает зримое подтверждение своих ошибок и греховности.

- Государь...

Попытавшийся вмешаться в невольную исповедь, настоятель Варлаам наткнулся на взгляд государя-наследника и тут же отступил.

- Говори дальше!..

Первая смерть случилась из-за усердия мамок-нянек, ухаживающих за царской дочкой - они так бдили, что не было никакой возможности подливать яд мелкими дозами. А когда случай все же представился, то из-за отсутствия должного опыта количество мышьяка оказалось слишком большим для десятимесячной крохи...

"Еще один жадный до власти фанатик!..".

Вторая смерть тоже вышла случайной. Хотя царский наставник Сильвестр и помогающий ему во всем князь Курлятьев-Оболенский уже и приноровились в обращении с отравой, но истощенный частыми родами организм царицы Анастасии попросту не выдержал регулярных "угощений". Свою роль сыграли и болезнь старшего сына, постоянные недомогания и нервное потрясение от большого московского пожара - все это наложилось на действие яда и до срока оборвало жизнь молодой еще женщины.

- Принести все для письма. Быстро!!!

Глаза отчего-то щипало, а грудь ощутимо жгло. Ненависть?.. Нет, всего лишь горечь от нежданной потери и печаль по несбывшемуся.

"У меня могла бы быть старшая сестра".

Два стража черной сотни поднесли ему большую плоскую шкатулку с гладкой крышкой, обтянутой плотным зеленым сукном. Звякнула крышкой встроенная чернильница, шелестнул на зимнем ветру веленевый пергамент - а затем по его выглаженной поверхности побежало золотое перо, выводя темно-синюю вязь новой скорописи.

- Теперь ему. Сильвестр, опиши все, что ты...

"Не так".

Передумав держать столь ценного свидетеля на морозе, Дмитрий распорядился отправить его в тепло, и создать все условия для подробной письменной исповеди - сам же вернулся в храм преподобного Сергия Радонежского в поисках тишины и одиночества. Увы, но во все времена эти вещи для правителей были редкой роскошью, поэтому всего через полчаса уединение младшего государя Московии было безвозвратно нарушено:

- Что, отче? Скажешь, "Не суди, да не судим будешь?"

Старец Зосима, промолчавший всю "беседу", подошел к юноше и мягким жестом вытер след от одинокой слезы.

- Бог ему судия, Митрий. И тебе тоже. Не рви себе душу прошлым, живи днем нынешним и грядущим.

Ткнувшись лбом в высушенную временем ладонь, царевич глухо признался:

- Кто бы знал, чего мне стоило удержать батюшку от большой крови! Уговорить его не мстить огульно всем, кого подозревал. Исподволь смягчить его сердце, чтобы не рубил он головы опальным князьям-боярам, только и могущим что постоянно местничать да склочничать. Отец ведь сразу понял, что матушку отравили!.. Говорил мне, что предают его даже ближники, и что опереться толком и не на кого. Все правдой оказалось...

- Государь.

Отстранившись от Зосимы, наследник престола надел маску ледяного высокомерия, и только после этого обернулся к сотнику черной стражи. Кинул мимолетный взгляд на свиток в его руках, шевельнул соболиной бровью в немом вопросе "Читал?" - и получил такой же незаметный ответ "Как можно?!? И сам не заглядывал, и за другими проследил!..". Одобрительно качнув головой, младший государь Русского царства принял и развернул порядком исписанный пергамент.

"Полюбопытствуем, что там Сильвестр накарябал. Так. И это не забыл? Хорошо".

Увидев, как руки в шелковых перчатках скручивают телячью кожу в тугой рулончик, сотник тут же снял с пояса тул для царских посланий. Вслед за ним пояс полегчал на бронзовую сургучницу, в чашечке которой незамедлительно устроился кусочек ярко-алого сургуча. Полминуты разогрева на огоньке большой свечи (старец Зосима предпочел это "не заметить"), затем жидкую массу вылили в специальное углубление на футляре и ненадолго прижали холодным золотом большого перстня-печатки - оставив на застывшем сургуче четкий оттиск Феникса.