Читать книгу "Хроники Заповедного Леса. Книга первая. Василиса - Александр Беликов"

Услышав про ступу и увидав Бабу-ягу с метлой в руке, мужик разревелся еще сильнее и перешел на визг. К тому времени я уже разобрался, что баба Вера любит менять свои обличья. Естественный ее вид – это как раз тот, которым я восхитился в бане: женщина лет пятидесяти, с ладной фигурой, волнистыми русыми волосами чуть ниже плеч и коротко остриженными ногтями. Этому ее обличью впору сделать бы макияж, прическу, маникюр, и можно под венец вести за какого-нибудь отставного военного: обожает она людей в мундирах просто благоговейно. Но в таком облике она появлялась редко, а чаще всего к нему добавляла огромные черные ногти на руках, похожие на звериные когти, при этом и кисти рук у нее становились намного больше, а пальцы толще и длиннее, а кожа грубой и мозолистой. Такими «клешнями» она мяла в труху твердейшую древесину волшебного дуба и держала Красного птенца, не обжигаясь, а ногтями, которые в сечении смотрелись почти круглыми и имели сантиметров по семь в длину, она могла легко царапать камни, оставляя на них глубокие борозды. А когда ее видел кто-нибудь посторонний, к огромным ногтям добавлялась сморщенная коричневая кожа на лице, похожая на прошлогоднюю картошку, горб, патлы седых волос, выбивающиеся из-под косынки, и торчащие вперед кривые зубы. Короче, типичная Баба-яга, хоть садись и пиши с нее картину, хочешь маслом, а хочешь акварелью. Вот в таком третьем облике баба Вера и предстала перед рыдающим шатуном, когда она успела сменить личину – я заметить не успел, наверное, когда обращался из орла в человека. Тем временем алкаш, переставший выть, с ужасом уставился на Ягу, жалобно всхлипывая.

– Вот и ладушки, успокоился. Как звать-величать тебя, добрый молодец?

– Кого? Его как зовут? – алкаш спешно указал пальцем на меня. – Не знаю, честное слово, не знаю. Мамой клянусь, я его первый раз вижу.

– Людмилу Егоровну ты хоть сейчас не трогай. Ты и так ей горя принес много.

– Откуда вы знаете, как мою мать зовут?

– А я, милок, все знаю. У меня глаз – как рентген, ухо – как детектор лжи, а нюх – как у ищейки.

– Ой, я пропал! – опять залился алкаш горючими слезами.

Я откатил ступу под избушку, где она обычно и стояла, укрытая от дождя, срочных дел у меня не намечалось, поэтому решил поглазеть на то, как баба Вера станет дальше разбираться с алкашом, подошел поближе и присел за стол на лавочку. За время моего отсутствия в переговорах произошел большой прогресс: алкаш наконец-таки ответил на первый вопрос, оказывается, его звали Леша, хотя небритого мужика с синей физиономией и мешками под глазами назвать так у меня язык не повернулся бы ни за что. Теперь баба Вера пыталась получить ответ на второй вопрос: дело он пытает аль от дела убегает, на это Леша разразился длинной и глубокомысленной речью:

– И я пошел, значит, в банкомат. И по карточке снял всю пенсию до копейки, вернее, до десяти рублей. Банкомат только десятки выдает, да и те не всегда бывают.

– Это чью он пенсию снял? – не понял я.

– Свою, – с испугом засуетился Леша, – это моя законная пенсия, я инвалид, по группе.

– А инвалидность ты себе купил за взятку, – даже не спрашивая, а скорее утверждая, сказал я.

– Да, но они без денег мне справку не давали. А я не могу работать – я очень больной человек!

Мне эти слова что-то напомнили, поэтому тихой речью спросил у бабы Веры:

– Я таким же олухом выглядел, когда первый раз пришел?

– Ты-то хоть трезвый явилси, – усмехнулась баба Вера так же мысленно, – а это я уважаю!

Алкаш Леша тем временем продолжал:

– И я купил водки. На все деньги. И еще две пачки лапши, которую кипятком заливают. Мне же надо целый месяц до следующей пенсии прожить. И рублей двести еще про запас оставил, на всякий случай. Хотя можно было еще одну бутылку купить, но я двести рублей в заначку положил.

Я тихо прокомментировал эти слова бабе Вере:

– Да, если двести рублей в заначку, то еще не совсем пропащий.

– Добрый ты. Да будь моя воля, я бы таких душила пачками! Понимаю, когда дамы спиваются, но мужиков-алкоголиков всех поубивала бы!

А Леша тем временем продолжал запутанный ответ на простой вопрос, дело он пытает аль от дела убегает:

– Бутылки в рюкзак сложил, иду домой через парк и думаю: ведь если я это все выпью, то точно помру! И придется мне в гиенне огненной гореть! А удержаться и не выпить – не смогу. И так мне себя жалко стало, так тоскливо умирать в тридцать пять лет, что я не удержался и заплакал. Шел куда глаза глядят, и вдруг этот из птицы – фыррр!

Я поразился, оказывается, алкаш Леша – мой ровесник, а я почему-то подумал, что ему лет пятьдесят.

– И что же ты, мил-человек, хочешь? – спросила Яга.

– Жить хочу.

– Так живи, кто тебе мешает?

– Так я же не удержусь и выпью! И попаду в гиенну огненную, где моя бессмертная душа станет гореть веки вечные.

С этими словами Леша собрался опять удариться в рыдания.

– Так, хватит выть! – сурово остановила его Яга. – Не хочешь пить – не пей, раз так боишься своей геенны огненной! В чем проблемы?

– Не могу удержаться. А уж если я начну пить, то не остановлюсь и все выпью! Не хочу в аду гореть. Или это не больно, когда в геенне огненной?

– Все-таки дело пытаешь. Хорошо, я табе помогу. Покажу, каково гореть в аду. Чтобы проникся.

– Меня все-таки в ад? Пропащая моя головушка! – опять закатил истерику Леша.

– А ну-ка цыц! – гаркнула баба Вера, и Леша заткнулся, будучи уже не в силах издавать звуки.

Я прочитал ощущения от этого заклинания и постарался его запомнить – вдруг пригодится кого-нибудь речи лишить? Баба Вера тем временем еще одним заклинанием приподняла Лешу с земли и подвесила в воздухе, эти ощущения я прочитать не сумел, и на чем он повис – так и не понял, видать, до таких заклинаний мне еще предстояло учиться и учиться. Уже руками баба Вера сняла с алкаша рюкзак и выставила на стол внушительную батарею бутылок, затем откуда-то из воздуха извлекла два граненых стакана и налила в них наполовину водки.

– Эх, Леха, давай выпьем. За здоровье!

Один стакан воспарил над столом и подлетел ко рту алкаша, тот удивился, но рот открыл, Яга выпила свою порцию. А вот дальше произошло что-то ужасное: вокруг рта «клиента» появился огонь, как будто спирт просочился через кожу и загорелся, вот уж точно: «По усам текло, а в рот не попало». Огонь охватил почти все лицо, но остановился и дальше не пошел, Леша дергался и пытался орать, но заклятие лишения дара речи еще работало.

– Как говорится, после первой и второй перерывчик небольшой, – продолжила Яга. Бутылка сама наклонилась и налила еще по сто грамм в оба стакана. – Давай, как говорится, чтобы все!

Я вспомнил, что слышал этот тост в фильме «Собачье сердце», в устах Шарикова, но промолчал, Лешин стакан поднялся в воздух и вылился ему в рот, невзирая на его протесты, огонь вспыхнул с новой силой и распространился дальше. Теперь горела почти вся голова, появился запах паленых волос.