Читать книгу "Карта и территория. Риск, человеческая природа и проблемы прогнозирования - Алан Гринспен"

Решение о финансировании буферов — это одно из самых важных решений, которые должно принимать общество осознанно или автоматически. Если лица, определяющие политику, на государственном или частном уровне, решат защищать граждан от всех мыслимых рисков, то существующий уровень жизни в стране неизбежно снизится. Финансирование таких «инвестиций» требует увеличения сбережений и, соответственно, уменьшения немедленного потребления. Ресурсы можно использовать сразу, а можно отложить про запас, но то и другое одновременно сделать невозможно. Буферы — это «спящие» инвестиции, которые могут бездействовать и казаться непродуктивными большую часть срока своего существования. Но они входят в наши совокупные реальные основные фонды (и в реальный собственный капитал). Это не случайно, что такой защиты от землетрясений, как в Японии, нет в менее богатых странах с таким же риском сильных землетрясений. Эти страны, явно или неявно принимают решение не снижать уровень потребления с целью финансирования таких случайных событий. Так, Гаити, очень бедная страна, до сих пор полностью не восстановилась после землетрясения 2010 г. Но она и не выстраивала защитную инфраструктуру, как Япония, и не имела ресурсов, чтобы восстановиться самостоятельно. Буферы — это в значительной мере роскошь, которую могут позволить себе богатые государства. Только у богатых стран есть ресурсы для защиты населения от событий, вероятность наступления которых очень мала.

Какую часть текущего объема производства общество готово отдать, чтобы защититься от кризисов, наступающих раз в 50 или 100 лет? Как оно приходит к такому решению и кто его принимает? Если решения об уровне приемлемого риска принимаются главным образом на частном уровне2, то ответственность за маловероятные события, вроде землетрясения и цунами 2011 г. в Японии, в основном лежит на правительствах. Хотя официальных данных для оценки размеров и качества наших буферных резервов нет, старение и деградация основных фондов, как государственных, так и частных, ясно указывает на то, что такая их часть, как буферные резервы, тоже приходит в упадок.

Глава 15

Заключение

Еще до того, как план этой книги созрел у меня в голове, я отчетливо понимал, что базовое допущение классической и неоклассической экономики о рациональном поведении людей в процессе преследования собственных долгосрочных интересов является не совсем правильным. Ну а кризис 2008 г. заставил меня пересмотреть более ранние представления о том, что наши инстинктивные склонности проявляются случайно и потому не вписываются в экономические модели. Тем не менее уже в самом начале работы над этой книгой я с удивлением обнаружил, что многие вроде бы случайные переменные можно учесть в статистически значимых регрессионных уравнениях. Как показывают факты, многие, если не все, экономические решения были явно стабильны в долгосрочной перспективе, насколько я мог проследить. А мой список примеров длинный, хотя и не исчерпывающий.

Создание моделей

В задачи этой книги не входит разработка детальной модели. Но подобная модель должна включать в себя ряд переменных, отражающих те проявления человеческой натуры, которые демонстрируют долгосрочную экономическую стабильность. В их числе временнóе предпочтение (и процентные ставки), премии за риск инвестирования в акции, мультипликатор «прибыль/цена» и, с XIX в., норма частных сбережений. Они отражают границы страха и эйфории, которые определяют динамику экономического цикла. В целях прогнозирования можно считать, что они останутся бестрендовыми в будущем.

Кроме того, существуют постоянные величины, на которые не влияют свойства человеческой натуры, такие как сумма социальных выплат и валовые внутренние сбережения как процент от ВВП. Другие постоянные в прогнозировании включают численность рабочей силы, т. е. потенциально работоспособные в 2030 г., которые уже родились, и среднее число отработанных часов.

Из-за непостоянства и непредсказуемости человеческой натуры, прогнозирование всегда будет носить характер игры «орел-решка». Но я верю, если правильно интегрировать некоторые аспекты систематического проявления инстинктивных склонностей, ограниченные рыночными силами и принципами двойной бухгалтерской записи, то мы сможем значительно увеличить точность прогнозирования. Эйфория всегда будет порождать бычьи рынки, подпитываемые стадным поведением, за которыми следуют спровоцированные страхом схлопывания пузырей.

Эти модели должны включать уравнения, которые, когда возможно, будут оценивать и учитывать систематические проявления поведения людей и корпоративной культуры. К сожалению, у нас слишком мало релевантных исторических исследований, которые помогли бы сделать выводы о характере поведения финансовых рынков, хотя сейчас мы знаем куда больше, чем до кризиса 2008 г.

Мы далеко ушли от безмятежных 1960-х гг., когда все верили в то, что эконометрические модели откроют новые возможности и позволят точно судить о будущем. После того, как реальность неоднократно возвращала нас, специалистов по прогнозированию, на землю, уверенности в способностях видеть дальше собственного носа поубавилось. Чтобы высказывать экономические суждения, всегда придется выходить за пределы уравнений. К счастью, многие из наших интуитивных умозаключений, когда они являются следствием дедукции, очевидно, соответствуют реальности. Я попытался отразить характеристики инстинктивных склонностей в приложении А.

Нам никогда не достичь фантастического успеха дельфийского оракула или Нострадамуса, но улучшить плачевные результаты нашей деятельности в последние пять лет, безусловно, можно.

Самоанализ

Это аналитическое путешествие подошло к завершению в таком месте, которого я никак не ожидал, когда начал пересматривать свой взгляд на то, что же именно кризис 2008 г. рассказал о нас самих. Америка начала свое триумфальное шествие в послевоенном периоде, когда возглавила формирование новой международной финансовой системы на основе американского доллара, а также создание МВФ, Всемирного банка и ГАТТ1. Как я отмечал в главе 11, в 1960-е гг. мы обратили нашу щедрость на наименее обеспеченных внутри страны и запустили в действие механизм постоянного роста социальных выплат физическим лицам. С момента принятия программы социального страхования в 1935 г. размеры выплат росли не слишком заметно, но это было до тех пор, пока не появилась программа Medicare в 1965 г., после чего выплаты пошли вверх и увеличились с 4,6 % ВВП до 14,3 % ВВП к 2013 г. Особенно беспокоит то, что выход на пенсию беби-бумеров, получателей значительной доли социальных выплат, только начался. Как говорилось в главе 9, если бы доля социальных выплат сохранилась на уровне 4,6 % ВВП (что тоже немало, но все же это лучший из вариантов, которые я вижу), то финансовый хаос, который мы переживаем сейчас, вряд ли вышел бы на передний план государственной политики.

Но, как оказалось, социальные выплаты, которым не придавали большого значения в правительстве до депрессии 1930-х гг., приобрели широчайшую политическую поддержку. Трастовые фонды социального страхования создавались по образу и подобию частных пенсионных планов с полным финансированием. Между тем, взносы в трастовые фонды плюс проценты и с 1984 г. налоги на выплаты сократились настолько, что их стало совершенно недостаточно для полного финансирования социальных программ, по данным официальных актуариев фондов. Даже попытки федерального правительства финансировать все эти программы из текущих поступлений оказались настолько недостаточными, что значительную часть федеральных расходов (особенно на социальные выплаты) пришлось заимствовать на финансовых рынках. Источником этих средств практически полностью являются частные внутренние сбережения и все те сбережения, которые нам удается заимствовать за границей.