Читать книгу "Бей! Корсар из будущего - Юрий Корчевский"

– А я думал – дочери его.

– И это тоже.

Купец выпил еще. Лицо его раскраснелось, он сильно опьянел. Не думаю, что его можно кувшином вина свалить, вероятнее всего – нервное перенапряжение сказалось.

– Эй, кто-нибудь! Помогите хозяину, устал!

Вбежали слуги.

– Ох, Михаил свет Сергеевич! Сейчас мы тебя под белы рученьки – да в спаленку, спать-почивать.

Прислуга увела купца, а я пошел в спальню к Пелагее. Пощупал пульс посмотрел повязку. Ну теперь можно и мне прилечь, устал.

Я прошел в отведенную мне комнату, снял сапоги и, как был в одежде, улегся на постель. Не бежать же в исподнем, если случится что.

Ночью вставал пару раз, проверял состояние Пелагеи.

Утром сделал перевязку, присыпав шов тертым сухим мхом. Он неплохо впитывал сукровицу и обладал противовоспалительным действием.

День проходил за днем, Пелагея понемногу набиралась сил, садилась в кровати. Появился аппетит. Кожа пока еще бледная, но ведь у нее и кровопотеря была, да и на солнышко давно не выходила.

Через неделю я снял швы. Пелагея уже сама ходила, но живот ее был туго стянут длинной холстиной во избежание появления грыжи.

Купец по нескольку раз за день навещал жену, радовался, что она пошла на поправку. Потом исчезал по своим делам.

– Подзапустил я дела-то с болезнью жены, теперь поправлять надо, – объяснял он мне причину своих отлучек. – Веришь – как камень с души упал, и работа в радость стала.

А еще через несколько дней я решил, что моя миссия в Суздале закончена. Пелагея уже свободно ходила, боли не беспокоили, и она понемногу начала заниматься домашним хозяйством. Единственное, что я ей рекомендовал, – поносить еще месяц-другой тугую повязку на животе, вроде бандажа, и не поднимать тяжестей.

За ужином я сказал Михаилу, что Пелагея в моем наблюдении больше не нуждается и завтра утром я намерен возвращаться во Владимир. Оба – и Михаил и Пелагея – меня горячо поблагодарили.

Утром слуги вывели моего оседланного коня. Однако проводить меня вышла только хозяйка, Михаила не было. Я был удивлен и даже обиделся слегка: денег за работу он мне не дал да проводить не вышел.

Пелагея извинилась за мужа, пояснив, что Михаил уехал спозаранку. Ну и черт с ним, две недели бесплатной работы, за спасибо. А, ладно, плевать, зато Пелагея поднялась, и совесть моя чиста – я сделал все, что было необходимо, и вижу – неплохо. Переживем, бывало и хуже – взять хотя бы ту же Флоренцию.

Показалась стена Покровского женского монастыря. Слышал – Иван Грозный использует его как место ссылки опальных женщин знатных боярских фамилий.

Ехал я по суздальской дороге не спеша – теперь-то что уж коня напрягать? Настроение было так себе – унылое, можно сказать.

Когда до Владимира оставалось совсем недалеко, я заметил знакомый поворот – к поместью Матвеевой Вари и отца ее Аристарха. А заеду-ка я к ним – хоть развеюсь, может, и настроение подниму.

Я пустил коня галопом. Встречный ветер хлестал в лицо. Утренняя свежесть давала о себе знать прохладой – солнце только начало свой разбег по небосводу, но я почти не чувствовал холода. Варюха-горюха! Как мне надо было, чтобы сейчас рядом оказался человек, который меня понимает! Может быть, зря я был к ней так сдержан? Я так и не разобрался в себе: любовь это или просто жалость? «А ведь и ей нужны были поддержка, опора, надежное плечо», – подумал я. Да вот только смог бы я ответить ей любовью, если и сам не знаю, люблю ли? Ведь как просто: прижать женщину к груди, сжать ее в объятиях, наговорить ей горячих слов… А если тепла моего хватит только до утра? Получится – обманул ожидания доверившейся женщины. Как это в Писании: «Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог». Нет, торопить события нельзя, принуждать сердце негоже! Посижу с Варей и Аристархом, поговорим о жизни, еще раз присмотрюсь к ней, к себе прислушаюсь. А там – видно будет. Решив так, я пришпорил Орлика.

И снова, как прежде, колотилось сердце, отсчитывая бешеными ударами быстро тающее расстояние до усадьбы Матвеевых.

Вот и знакомый мостик, за ним усадьба виднеется. Я пересек поле – уже и ворота видны. Только уж что-то многолюдно во дворе. Перед воротами кони стоят, возок с парой гнедых. Довольно необычно для всегда тихого поместья. Душу мою охватило смятение.

Подъехав к воротам, я спрыгнул с коня и подошел к кучеру, что сидел на облучке возка. Поздоровался.

– И тебе доброго здоровьичка, барин.

– Зачем народ съехался, по какому поводу торжество?

– Так сваты приехали, Варвару сватать.

Опа! Новость меня оглушила. Казалось, сердце оборвалось.

– За кого же?

– Да за боярина Карасева.

– Что-то я не припомню такого, откуда он?

– Из Юрьевца.

– Сколько же лет ему?

– Точно не скажу, но с виду – постарше тебя будет. А ты что интересуешься – родня ихняя?

– Да нет, знакомый.

Что сегодня за день такой неудачный? То Михаил времени проводить не нашел – уехал, почитай, не попрощавшись, денег за работу не заплатил, а тут еще Варю сватать приехали… А впрочем, сам виноват. Коль девушка по душе, надо было мне раньше подсуетиться. «Опоздал!» – в горле застрял комок, сердце сжалось.

А ведь наверняка Аристарх руку к сватовству дочери приложил. И толчком могло быть посещение моей амбулатории и наш с ним разговор. Что он тогда узнал о моем обустройстве во Владимире? Что я снимаю угол у Ефросиньи? Да кто же в здравом уме выдаст единственную дочь за голодранца и бомжа?

Я, не прощаясь, развернул Орлика.

Коня я не подгонял, а сам он не торопился – останавливался где хотел, травку щипал и шел дальше. Я же был погружен в мрачные размышления и удручен. Конечно, сватовство Вари – не крах для меня, но было обидно, саднило в душе. Настроение было настолько паршивое, что я проехал мимо имения Татищева. Не хотелось мне сейчас улыбаться. А может – все же заехать да напиться в доску, в хлам? Нет, настроение не то.

К дому подъезжал уже в сумерках. Сейчас поужинаю с Ефросиньей и – спать.

Около дома маячила подозрительная фигура. От ворот ко мне качнулась серая тень. Я насторожился – неужели злоключения будут преследовать меня весь день? – и схватился за нож. Добрые люди не стоят у ворот.

– Лекарь, это ты? – услышал я незнакомый голос.

– Я. Кто это, назовись. – Неудачи сегодняшнего дня распирали меня, и я едва сдерживал раздражение, готовое прорваться наружу. Лучше в такие минуты меня не трогать. Думаю, тон, которым я ответил, сомнений не оставлял – шутить не люблю!

– Ты меня все равно не знаешь. Давно тебя поджидаю, – в перепуганном голосе сквозила растерянность.