Читать книгу "Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности - Джули Федор"

Споры о том, как выстраивать отношения с «нетрадиционными» религиозными организациями, достигли апогея в середине 1990-х годов и завершились принятием нового Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» в сентябре 1997 года. Закон этот противоречит Конституции РФ. В Конституции РФ, принятой в 1993 году, говорится, что Российская Федерация является светским государством, в котором все религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом. Однако закон 1997 года закрепляет привилегированное положение православной церкви и вводит иерархию для всех прочих религий, так же как и разнообразные ограничения, в силу которых «нетрадиционным» религиям сложнее получить разрешение действовать на российской территории[914].

После распада СССР напористые иностранные миссионеры действительно превратились в настоящую проблему во многих уголках России. Но ответственность за рост религиозного напряжения лежит также на антиконфессиональном движении и Александре Дворкине в частности. Дворкин стал популяризатором нового термина «тоталитарная секта», вооружив претендентов на роль защитников российской духовной безопасности их главным пугалом. Впервые Дворкин употребил этот термин в 1994 году. Вскоре его позаимствовал Московский патриархат Русской православной церкви, некоторые представители Римской католической церкви и нескольких протестантских церквей[915]. Это удобное, эмоционально насыщенное и даже «политически корректное» определение стало применяться по отношению к разнообразным новым религиозным движениям, в основном иностранным, которые стали активно действовать в России в начале 1990-х годов. Необоснованную статистику, приведенную Дворкиным, о широком распространении тоталитарных сект по всей России и о числе людей, вовлеченных в них, стали цитировать журналисты, тем самым обеспечив ей правдоподобие[916]. К тому же Московский патриархат одобрял некорректные и порой нелепые работы Дворкина по этому вопросу. Между тем определение «тоталитарный» в описании новых религиозных движений давало противникам сект возможность представляться защитниками прав членов сект — в связи с этим, к примеру, конференция, проходившая в январе 1996 года в Петербурге, называлась «Тоталитарные секты (деструктивные культы) и права человека».

Использование характерного для эпохи холодной войны ярлыка «тоталитарный» с целью оправдания тоталитарных норм и принципов — один из парадоксов постсоветской российской политики. Задействованные в этом психологические механизмы выделил Юрий Савенко, президент Независимой психиатрической ассоциации России, который так объяснил истерию, разгоревшуюся вокруг тоталитарных сект: «Увлечение иноверием воспринималось не как допустимое естественное чувство, а как следствие тайной злодейской технологии. Так обнаружилась самопроекция неизжитого тоталитарного сознания, для которого все регулируемо, управляемо, и собственная практика такого рода представляется универсальной. Получивший хождение термин "тоталитарные секты" не только безграмотен с религиоведческой точки зрения, он как раз — плод тоталитарного сознания»[917].

Использование термина «тоталитарный» — это один из нескольких примеров перестановки смыслов в постсоветской России. В этом случае термин эпохи холодной войны, изначально применяемый к СССР учеными, враждебно настроенными по отношению к советской системе, и впоследствии почти полностью отвергнутый западным научным сообществом, был, к огорчению многих западных ученых, с энтузиазмом принят в России в эпоху Горбачева. Позже он был отнесен к религиозным течениям, чтобы обозначить их неприемлемость и оправдать их подавление.

Термин «тоталитарная секта» так и не получил достаточно четкого определения. Как отмечают многие критики Дворкина, попытки его толкования Дворкиным и прочими настолько туманны, что практически бессмысленны. В любом случае большинство серьезных религиоведов этот термин отвергают[918].

Однако их критика не удерживала Дворкина от проведения кампаний в поддержку официального признания того, что проблема «тоталитарных сект» существует, и за включение этого понятия в федеральное законодательство по религиозным вопросам[919].

Несмотря на постоянную критику со стороны либерально-демократических сил и новых религиозных объединений, эта кампания возымела определенный успех. Так, российский парламент использовал термин «тоталитарные секты» в резолюции, принятой в декабре 1996 года[920]. Он также использован в официальной Концепции национальной безопасности Российской Федерации (принятой в декабре 1997 года) и в Доктрине информационной безопасности (принятой в сентябре 2000 года). В последней «тоталитарные религиозные секты» называются в числе угроз, представляющих «наибольшую опасность в сфере духовной жизни»[921].