Читать книгу "Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани"

— Вы не можете взыскивать платеж по такому векселю, Шейлок!

Он пожал плечами и поднял руки, ладонями вверх, двумя пальцами держа бумагу.

— Я могу проиграть эту тяжбу, но что мне остается? Только попытаться. Я не могу ничего поделать со своей волчьей и кровожадной натурой.

Услышав гогот с галереи, Порция в ответ на его слова насмешливо улыбнулась:

— Итак, ужасный жид, вы готовы вырвать мясо у христианина. Но мясо — не деньги. Что вы могли бы с ним сделать?

— Я мог бы обратить его в деньги.

— Каким образом?

— Я мог бы продать его христианам — пусть едят его во время своей мессы. Вы ведь практикуете там своего рода каннибализм, разве нет?

Теперь горожане на галерее не смеялись, но стали свистеть и шикать, а судья заерзал в своем кресле. Порция ощутила свое преимущество и решила им воспользоваться:

— Ваше богохульство в любом случае отвратительно. Но в муниципальном суде Венеции мы допрашиваем не еретиков, а нарушителей гражданского права. Разве он, — Порция указала на Бассанио, — не может внести одолженную сумму?

— Да, он может! — Бассанио подскочил к барьеру галереи, и Порция поспешила перевести взгляд со зрителей на судью. Краем глаза она заметила бумагу в руке Бассанио, затянутой в перчатку. — Вот, я предлагаю это за него. Да, двойную сумму!

— Ч-то? — не удержалась Порция и чуть не обернулась, чтобы посмотреть на Бассанио, но, спохватившись, снова обратила взор на возвышение для судьи.

— Если этого мало, я обязуюсь удесятерить сумму. Ручаюсь головой, рукой и сердцем!

Порция в гневе заскрежетала зубами. «Я получу его руки, голову и сердце!» Все еще не сводя глаз с судьи и не глядя на Бассанио, она заставила себя говорить спокойно и рассудительно:

— Даже если бы у синьора Бассанио были эти деньги — в чем я сомневаюсь, — это невозможно. — На галерее послышался ропот, и она повысила голос: — Закон Венеции защищает договор, подписанный добровольце, хотя его исполнение смертельно для подписавшего. Только Совет Десяти может изменить закон, а он этого не делал.

— О, Даниил[57]здесь судит! — лукаво заметил Шейлок. К ее изумлению, он подмигнул ей. До нее дошло, что еврей единственный в этом зале догадался: она не тот, за кого себя выдает. Она быстро отвернулась, ломая голову: усомнится ли еврей в ее звании и не потребует ли остановить процесс? Игру необходимо продолжать. Скорее всего, он не выдаст ее. Если ему известно, что она обманщица, то он больше, чем кто бы то ни было, будет ожидать ее провала. А значит, она в безопасности.

В любом случае теперь она не может отступить.

Еврей наклонился к ней и вручил ей документ.

— Читайте, — сказал он. — В нем моя клятва. Я поклялся взять фунт мяса у этого купца, если он не вернет мои дукаты в день платежа. День наступил. Я должен нарушить клятву и стать клятвопреступником? Нет, я им не стану, даже ради Венеции… — Он презрительно скривил губы, произнося название города.

Порция схватила бумагу и развела руки в театральном умоляющем жесте.

— Будьте милосердны! — воскликнула она. — Дайте мне порвать вексель!

— Нет, — ответил он.

Антонио жалостливо кашлянул:

— От всей души я умоляю суд вынести свой приговор!

Порция повернулась к нему, подавляя гнев при виде этого человека с лицом клоуна, разыгрывающего перед Бассанио роль мученика.

— Пусть так, — холодно сказала она. — Готовьте грудь для ножа еврея.

Слушатели разинули рты. Невероятно, но Антонио расшнуровал свой камзол, обнажив тело, такое белое, будто его никогда не касался дневной свет.

— Знаете, здесь больше чем один, — мягко проговорил Бен Гоцан.

«Матерь Божья!» Порция бросила на него опасливый взгляд.

— Что — больше чем один? Не один договор?

— Еврей.

Она недоуменно посмотрела на него.

— Вы постоянно говорите просто «еврей», без имени. А ведь здесь их больше чем один.

Мужчины на галерее зашикали. Порция стиснула вексель так, что костяшки пальцев у нее побелели. Ему не удастся заставить ее ораторствовать на эту тему! И все-таки он не затмит ее, как и Антонио, который уже снял камзол и рубашку и стоял, раскинув руки, как Христос, бледность тела резко контрастировала с его лицом, напудренным розовой пудрой.

Так. Мученик здесь, городской остряк там. Ладно же. Они оба у нее в руках, и скоро они об этом узнают.

Она посмотрела на судью и, к своему удивлению, увидела, что он дремлет, склонившись на бок в своем кресле. Его локоть стукнулся о стол, он вдруг выпрямился, поправил свою высокую шапку и сказал:

Продолжайте.

— Антонио! — выкрикнул Бассанио из-за барьера. — Я женат на женщине, которая мне дорога, как жизнь.

Выражение ревности вспыхнуло на лице купца.

И внезапно Порция поняла, что их связывает.

Бассанио продолжал, потерев глаза, как будто смахивая слезы:

— Но жизнь сама, жена моя, весь мир — все не дороже мне, чем жизнь твоя, — театрально произнес он. — Я отдал бы за тебя жизнь, если бы мог.

— Спустись сюда и сделай это, шут! — Шейлок Бен Гоцан, внезапно разозлившись, указал ножом на Бассанио. — Благочестивые христиане, щедрые на обещания! Будь мой нож у вашей груди, вы бы сказали что угодно, чтобы избежать боли. — Он указал клинком на Антонио. — По крайней мере, сердце вашего друга говорит его устами. Это больше того, что я ожидал. Обычно он бежит, как трусливый пес.

Судья поднялся с места, чтобы призвать к порядку. С галереи Бассанио уставился на Бен Гоцана, открыв рот. Когда выкрики сверху стихли, Антонио повернулся и протянул руки к Бассанио:

— Привет мой шлю твоей жене достойной! — крикнул он. — Скажи, как я любил тебя! Воздай честь мертвому. Когда ж рассказ окончишь, пусть судит, была ли у Бассанио любовь!

Шейлок Бен Гоцан стоял рядом, с насмешливым глубокомыслием взирая на эту драматическую игру.

— Очень хорошо, очень хорошо, — одобрил он. — Но у меня на это нет времени. Мы можем завершить наше дело?

— Вы чересчур спешите пролить кровь человека, синьор Шейлок! — сказала Порция.

Шейлок пожал плечами.

— Сейчас еврейская Пасха, святое время, и приближается мой Шаббат. А до заката солнца мне еще нужно отравить три колодца.

На галерее раздался смех, мужчины стали повторять друг другу эту шутку. Порция раздраженно прикрыла глаза.

— Тишина!

Когда в зале стало тихо, она украдкой взглянула на судью. Веки у него были полуопущены. Не важно. Не ему, а Антонио нужно показать, кто главный в этой игре.