Читать книгу "Час абсента - Нина Вадченко"

— Не буду я смотреть! — огрызнулся он, швырнул конверт и опрометью кинулся вон, в туалет, смывать с себя заразу.

Делать было нечего. Первой подошла к письму Марина.

— Обратного адреса нет, как и в тот раз.

Она подняла конверт, раскрыла его и вытащила лист бумаги. Быстро пробежала глазами текст.

— Читай, — попросила Верунчик, — у меня что-то со зрением.

— Не могу читать тебе такую пакость. — Марина вздохнула. — Давай выбросим в урну.

— Что там, угроза? — Гренадерша тяжело задышала. — Так же как в прошлый раз? Да читай, не тяни! С ума можно сойти!

Марина поднесла лист бумаги к лицу. «Учи, стерва, знай, что тебя ждет!» — прочитала она.

— Ох, то же самое. — Верунчик задохнулась от страха. — Кто же так издевается? Кто этот шутник? Может, этот хмырь, Сергей Анатольевич? Нахватался у Алекса, теперь развлекается?

— Мне читать дальше? — спросила Марина.

Верунчик молча поедала глазами письмо.

«Взмахи маятника шли под прямым углом к моему телу. Я понял, что серп рассечет меня в том месте, где сердце. Он протрет мешковину, вернется, повторит свое дело опять… опять…

Вниз — все вниз сползал маятник. Вправо — влево — во всю ширь! — со скрежетом преисподней к моему сердцу, крадучись, словно тигр! Я то хохотал, то рыдал, уступая смене своих порывов. Вниз, уверенно, непреклонно вниз! Вот он качается уже в трех дюймах от моей груди… Я жмурился, когда он спускался, хотя смерть была бы избавленьем, о! Несказанным избавленьем от мук! И все же я дрожал каждой жилкой при мысли о том, как легко спуск механизма введет острую сверкающую секиру мне в грудь»[6].

— Как страшно, — прошептала Марина.

Верунчик сломалась. Это было видно по сгорбленной спине, по осунувшемуся лицу, по запавшим глазам. Из Верунчика мгновенно ушла энергия, надувавшая паруса жизни.

— Значит, меня разрежут на две части?.. — Гренадерша то ли спрашивала, то ли утверждала, Марина не поняла.

— Не бери дурного в голову, — неуклюже попыталась она ее успокоить.

Легко посоветовать «не брать дурного в голову», теперь бы открыть формулу, как этого достичь. Таблеток от страха еще не изобрели.

— Все! Мне конец! Я не выдержу! — бормотала Верунчик. — Это конец. Мой конец. Не буду ждать, пока меня распилят пополам! Не дождутся! — Она перешла на скороговорку.

Марина испугалась не на шутку.

— Гренадерчик, успокойся, мы наймем тебе телохранителей. Они круглосуточно будут рядом с тобой. Никто к тебе и близко не подойдет незамеченным. Все будет в порядке.

— В порядке? От всех страхов меня телохранители не спасут. — Гренадерша схватила бутылку и прямо из горла стала жадно пить абсент, будто это была простая вода.

Она глотала до тех пор, пока в бутылке ничего не осталось. Пустой бутылкой Верунчик с размаху запустила в стену. Осколки шрапнелью просвистели мимо Марины, та в страхе согнулась и полезла под стол.

Верка стояла прямо. Она, казалось, ждала, жаждала, чтобы самый острый осколок отскочил от стены, набрал скорость и вонзился ей прямо в сердце. Она провоцировала несчастный случай. Он казался ей избавлением от унизительных, непереносимых страхов.

— Ты что, Верунчик, так и убить можно, — проблеяла из-под стола Марина.

Поняв, что смерти от «собственного» осколка она не заслужила, Верунчик без сил опустилась на пол, села рядом с Мариной и в отчаянии сказала:

— Мне конец! Мне конец! Конец. Спеклась Гренадерша. — Смех неожиданно стал сотрясать ее, как лихорадочный кашель.

— Верунчик, тише, тише, Верунчик, поплачь, станет легче, — лепетала Марина.

— Мне теперь никто не поможет, — с трудом сквозь смех сказала Гренадерша. — Никто не поможет, никто, я сама во всем виновата. — Потом она обняла Марину за голову, притянула к себе и прошептала ей на ухо какие-то слова.

От этих сказанных сквозь смех слов Марина как ужаленная вскочила и побежала вон из кабинета. Она бежала не оглядываясь, как от прокаженной. Первое, что она сделала, попав в свой кабинет, — бросилась к телефону.

— Роман, Ромочка, пожалуйста, приезжай к нам в офис, быстрее! — закричала она по телефону. — С Верунчиком плохо, очень плохо. Ей еще одно письмо пришло с угрозами, она сама не своя, она такое несет. Приезжай!

— Ладно, вечером подъеду, — согласился тотчас же Роман.

— Вечером поздно будет! — вспылила Марина. — Ты немедленно приедешь! Слышишь! Она тебе платит! — уже совсем сорвавшись на крик, закончила она.

— Ну хорошо, хорошо, мы с Олегом подъедем! — пошел на попятную Роман. Хотя такая стремительная ломка планов была равносильна удару под дых.

Они выследили Шпунтика, осталось только подкараулить и взять. А получалось, что надо на все плюнуть, отступить и подарить Шпунтику свободу. А вдруг он ею воспользуется на всю катушку и смоется? Ищи тогда ветра в поле.

Конечно, можно было поручить операцию кому-нибудь постороннему.

Но во-первых, посторонний, скорее всего, отнесется к поимке Шпунтика, фигуры в криминальном мире мелкой, спустя рукава. А у напуганного Шпунтика могут проснуться недюжинные способности по сохранению собственной шкуры. Если он улизнет от облавы, вряд ли его удастся скоро выковырять из какой-нибудь щели.

Во-вторых, если его возьмут другие, наверняка исчезнет эффект внезапности. У него появится время на обдумывание пламенной речи в защиту собственной персоны. А хотелось его взять неожиданно и в первые же секунды, так сказать на чистой психологии, выбить признание. Шпунтик мелкий, но увертливый, дай ему малейшую лазейку, и он уползет в нее, как уж.

Марина, после того как выжала из Романа согласие на приезд, немного успокоилась, прошлась по кабинету, полюбовалась несгибаемыми, гордыми кактусами и даже поговорила с любимым кактусиком Псюшей.

— Псюша, что делать? — спросила она совета у кактуса. — Может, полечим Верунчика немного?

Кактус не возражал.

— А что, это идея. Помнишь, как я совала руку в твою макушку и даже не чувствовала боли? Да, — протянула она и улыбнулась, — боли не чувствовала, а легче стало. Может, пойдем к Верунчику? Ты подставишь макушку, навостришь иголки, чтоб чувствительнее было…

Псюша проявил понимание и готовность.

— Ох она и взвоет! Сразу забудет о своих закидонах. Какой там страх от мифического маятника! Маятник далеко, да и будет ли он? А твои иголочки тут, рядом, в ладони, торчат и болят. И еще как болят. Помнишь журналистку, Пономаренко, ей тоже было чертовски больно. Кстати, Пономаренко, как я о ней забыла? Спасибо, Псюша, за напоминание.

Марина отошла от окна и снова принялась нажимать кнопочки телефона.