Читать книгу "Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова"

На этом месте Гришаня снова дернулся, но промолчал, а Валентина Петровна, бросив на моего мужа задумчивый взгляд, медленно пододвинула к себе бумагу.

— У меня тоже есть вопрос — ко всем вам… — тихо произнесла она. — Почему?..

Ее голос дрогнул. А Григ наконец получил возможность высказаться. Ведь ясно, что спрашивала она о том, что заставляет нас, самых близких Милке людей, не просто отпускать ее, убийцу, но и чуть ли не вступать с ней в сговор, нарушать закон, который в таких случаях равно безжалостен к любому из граждан… Почему, по каким не высказанным вслух причинам мы трое, докопавшиеся до истины, рискуем сейчас своей жизнью, свободой… Судьбой, наконец!

— Лично я — вынужденно! — быстро сказал мой муж. И, еще крепче прижав меня к себе, одарил сидящего рядом с ним и упрямо сжавшего губы Корнета таким взглядом, о существовании которого в арсенале Григория Константиновича не подозревали, вероятно, даже его злейшие враги… Во всяком случае, я точно не подозревала.

Сам Оболенский ничего не сказал. А я, молчавшая до сих пор больше и дольше всех, все-таки выступила…

— Я знаю, — неожиданно громко и торжественно произнесла я, — что Мила так хочет… Она… Она сама мне сказала об этом… — и, окончательно смешавшись, брякнула: — Во сне!..

Никто из присутствующих не рассмеялся. Валентина Петровна перевела на меня ставший изумленным взгляд и несколько секунд разглядывала так, словно увидела впервые в жизни. Потом в глазах Петрашовой вновь мелькнул отблеск того самого темного пламени, которое сжигало ее душу все эти годы, и она сказала неожиданно звонким голосом, твердо и безапелляционно:

— Высшая справедливость? Я в нее не верю! Но даже если допустить, что она существует, реализовать ее может только сам человек!.. — И, немного помолчав, более мягким голосом добавила: — Ты, Марина, еще слишком молода, чтобы это понимать… Что ж, верь, пока верится… И дай тебе Бог подольше не знать, что справедливо и правильно. Происходит лишь то, что человек осуществляет своим собственным разумением и своими собственными руками!

Она горько усмехнулась, вновь глянула на часы и взяла предусмотрительно заготовленную Корнетом ручку. Прежде чем начать писать, еще раз обратилась к Оболенскому:

— Я должна… все подробно? У меня на самом деле очень мало времени…

— Я догадывался, что мало, — кивнул Виталий. — Пишите в общих чертах, подробнее остановитесь на… как бы это сказать?.. Ну, допустим, на технической стороне того момента застолья, когда вы…

— Это совсем просто, — перебила его Валентина Петровна. — Если вам интересно, я всыпала яд, когда мы с ней прощались, целуясь, вино в бокал налила до этого, все видели, что я наливаю, но при этом ничего иного не делаю… А когда мы… прощались, все, включая ее соседей, по чисто психологическим причинам сосредоточились на… ну на нашем поцелуе…

— Поцелуе Иуды! — не выдержал мой муж в очередной раз. — И можешь меня не останавливать! Я все сказал!..

Последняя фраза относилась к Корнету, вновь толкнувшему Грига под столом. Валентина Петровна спокойно посмотрела на Григория и покачала головой:

— Я давно обратила внимание на то, насколько смещены понятия в вашей среде… В частности, вы, Григорий Константинович, путаете в данный момент диаметрально противоположные вещи: предательство и возмездие…

— Да что вы говорите?! — взвился Григ, но Оболенский резко и безапелляционно прекратил вспыхнувшую было дискуссию:

— Стоп, снято! — рявкнул он, для убедительности стукнув кулаком по столу. — Валентина Петровна, вы сами сказали, что у вас мало времени… Я продолжаю: вы можете не писать о своей пластической операции, и совершенно точно не стоит писать о… О вашем партнере… Или, как определяет это закон, сообщнике…

Что и говорить, поражать людей даже в ситуации, когда, казалось бы, поразить уже решительно нечем, Оболенский умел!

И Валентина Петровна, и мы совершенно одинаково открыли рты при слове «сообщник», ибо никто из нас ничего подобного, пусть и по разным причинам, не ожидал… Петрашова первой взяла себя в руки и посмотрела на Корнета с самым настоящим восхищением:

— Я начинаю верить, Виталий, что вы и впрямь гениальный журналист… Откуда вы…

— Просто догадался! — прервал ее Корнет. — Одна вы не сумели бы подготовить себе… Ну то же убежище, в которое сейчас так торопитесь… Готов держать пари, что ваши вещи… Все, что вам дорого, вы отправили конкретному адресату довольно давно… Ну а догадаться, кто именно действует с вами заодно, — тут уж и думать особо не надо, есть только один вариант…

— Тсс… — Валентина Петровна приложила палец к губам, а Корнет невесело улыбнулся:

— Ну а насчет операции додумалась скорее Марина, чем я… У меня, когда я разговаривал с одной из ваших бывших коллег по университету, не было вашего снимка — не успел достать, время поджимало. В субботу наш отдел кадров закрыт, а отыскал я эту даму именно в субботу…

— Судьба… — вздохнула Валентина Петровна. — Дело в том, что, будь у вас мой снимок, вы, возможно, и по сей день не узнали бы правды… Нет, никакого кардинального изменения внешности я не предпринимала, этого и не требовалось: просто я сделала то, что прежде не могла сделать из-за отсутствия денег и что собиралась сделать в любом случае из-за Катенькиной неожиданной для меня карьеры… До этого мне было все равно, а тут… Мы как раз только-только скопили денег на операцию: у меня, знаете ли, была врожденная так называемая заячья губа… Потому и оказался закрытым путь к замужеству… Это довольно частая патология, но операция технически очень сложна, и в прежние времена, и сейчас довериться можно было только лучшему из лучших хирургов… Все упиралось в деньги, которых в моей семье не было никогда. Ну и в специалиста — из тех, которые водились исключительно в столицах…

— Мне казалось, — робко вставила я, — что таких детишек оперируют бесплатно, сразу после рождения…

— Деточка, — вздохнула Валентина Петровна, — ты действительно слишком молода… Я же родилась, как ты знаешь, пятьдесят лет назад, жизнь тогда шла совсем по иным законам и правилам…

Больше ни она, ни мы не сказали ни слова на протяжении всего времени, которое потребовалось Валентине Петровне Петрашовой, для того чтобы написать свое признание, адресованное Потехину, и коротенькое заявление на имя Грига с фальшивой датой…

В точности так же, молча Корнет прочел и то и другое, после чего повернулся к Григорию и, кивнув на заявление, коротко попросил взять его собственными Гришиными руками… Мы переглянулись, и только в этот момент я наконец поняла до конца, в какую ситуацию втянул нас Оболенский, во что именно мы ввязались, и впервые за последние дни мне вновь стало по-настоящему страшно…

— Ты думаешь… — пролепетала я, — что… что это будут проверять н-на отпечатки пальцев, да?..

Корнет мне ничего не ответил, вновь обратившись к Петрашовой.

— Валентина Петровна, — сказал он, — мы сейчас уйдем… Протрите листки с вашим признанием сами и оставьте здесь, на столе… Их-то точно будут проверять, как выразилась Марина, на отпечатки. А заявление, думаю, вряд ли, но береженого, как говорится, и Бог бережет… Да, и не забудьте вообще обо всем, что мы успели захватать…