Читать книгу "Сесиль Стина - Теодор Фонтане"

С этими словами он дернул шнур звонка.

– Извозчика, Иоганн.

И пока Иоганн ходил на ближайшую стоянку, старый граф занимался перед зеркалом своим туалетом, тщательно, но с быстротой старого солдата.

Через полчаса извозчик остановился у входа в Инвалидный парк. Старый граф вышел и, перейдя улицу, направился к известному дому, который словно замер в ярком свете полуденного солнца. Паулина стояла у окна. Она заметила графа, торопливым шагом направлявшегося к ее жилищу.

– Господи, – сказал она. – Дожили. Прямо среди бела дня!

Но при этом она поправила воротничок блузки и забросила за печку кухонный передник. Раздался звонок.

– Мама дома?

Ольга хотела сказать, что посмотрит, но граф был не в том расположении духа, чтобы соблюдать смешные формальности на своей собственной территории. Не дожидаясь, пока о нем доложат, он вошел в комнату одновременно с Ольгой.

– Добрый день, вдова.

Фрау Питтельков видела, что он в скверном настроении, и потому, не вставая со своего места у окна, равнодушно протянула:

– Добрый день, граф… Ужасная жара…

Старый граф не проявил желания поддержать разговор о погоде. Без лишних церемоний усевшись на тахту, он принялся обмахиваться носовым платком. В комнате было душно.

– Сегодня я пришел по серьезному делу, Паулина. Что там со Стиной?

– Со Стиной?

– Да. Она завела шашни с моим племянником. И теперь он спятил и хочет жениться. И кто в этом виноват? Ты, Паулина. Ты заварила эту кашу. Ты и только ты. Стина шагу не сделает, к окну не подойдет без твоего разрешения. Она всегда делала только то, чего хотела и что одобряла ты, так что вина за скандал на тебе. Я спрашиваю тебя, заслужил ли я такое обращение? Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Ты поступай, как хочешь, а я поступлю, как я хочу. Мир, конечно, сошел с ума, но не настолько, чтобы семейства Хальдерн и Питтельков рука об руку бросали вызов своему веку[245]. Нет, Паулина. Я такой чепухи не потерплю, а от тебя требуется только одно: чтобы ты положила конец этому ребячеству.

– Я не могу.

– Потому что не хочешь.

– Еще как хочу. И давно хочу, как только началась эта история, эта беда для моей Стины.

– Что?

– Беда для моей Стины. Да, граф. Или вы думаете, что я настолько глупа, чтобы считать это счастьем? Господи Боже, да вы, господин граф, и впрямь с луны свалились. А теперь послушайте меня. Здесь через улицу живет один слесарь, золотые руки, а у него племянник, пригожий парень, работал силачом в цирке Майкеферов, а нынче опять в слесарях. Он прошлое лето увивался за Стиной, и ежели он девушку возьмет, я в первое воскресенье отправлюсь в Собор или на исповедь, выплачусь всласть и возблагодарю Бога за великое Его благодеяние и милость, чего я уж давно не делала. Да, граф, вот как обстоят дела. Стина, девочка моя, она не из таких, что виснут на мужчине или выцарапывают его себе силой, будь он хоть граф, хоть не граф. Ей это без надобности. Она в девках не засидится. Она здоровая и аккуратная, и никаких безобразий не позволяет, а ведь не каждый может так про себя сказать. Верно я говорю?

– Не намекай. Это все отговорки и пустые слова, чтобы не говорить о деле. Не в том суть. Безобразия! В каком смысле? Я к твоей Стине не приставал, я знаю, она хорошая девочка. А что значит «никаких безоразий» и «не каждый может про себя сказать»? Ты намекаешь на меня? Пусть так, мне до этого дела нет. Но ты намекаешь на моего племянника, а это меня бесит и злит, потому что в очередной раз показывает твой дурной характер. А если не дурной характер, то твою черствость и бесчувственность. К чему эти насмешки и язвительные упреки? Вальдемар – бедный, несчастный человек и конечно не умеет глотать мечи и держать на груди наковальню. Если ты называешь это безобразием, валяй. Но его болезнь и его горе делают ему честь в глазах Господа и людей. Ведь откуда его болезнь? С войны. Ему тогда не было и девятнадцати, и был он хилым худым прапорщиком, бледным, как молочный суп, что верно, то верно. Но он был Хальдерном. И потому первым из всего эскадрона ринулся на врага и перед каре, которое они должны были разорвать, он упал, пронзенный ударом штыка: в нем две пули, а над ним конь. Это многовато для молодого человека. Два года он лежал пластом, дышал на ладан, испробовал кучу лекарств, а теперь слаб и болен и шатается по белу свету, не зная, чем заняться, ходит в гости к Стине и собирается на ней жениться. Это безумие. Но не лезь ко мне с твоими колкостями и язвительными намеками, для бедного мальчика они не подходят. У него Железный Крест, и я желаю, чтобы ты говорила о нем почтительно.

Паулина рассмеялась.

– Господи, граф, послушать вас, так и впрямь можно подумать, что я издеваюсь над тем, какой он был смелый парень. Чудные вы люди, думаете, где нам понять про отечество и вообще про смелость. А как оно на самом деле? Черт возьми, я тоже за родину и за Вильгельма, и кто за них кладет свою жизнь, я того уважаю, и нечего меня учить уважению. Но вы, граф, чуть что, сразу переводите разговор на Хальдернов. Я знавала ребят, им тоже было по девятнадцать, и были они никакие не Хальдерны и не сидели верхом, а топали всегда на своих двоих и тоже должны были всегда идти вперед. А когда их гнали в гору, у них больше не было сил, и они хватались за еловые ветки, чтобы не свалиться, и вечно между ними эти чертовы штуки, вроде пушек, которые скрипят, что твоя кофейная мельница[246]. Нет-нет, граф, не одни Хальдерны воевали, не один молодой граф. Но он выполнил свой долг и потерял на этом свое здоровье, и про него не скажу ничего худого, лучше язык проглочу. Я только хотела сказать, что на Стине никакого греха нет, ни самого маленького. И на том стою. И уж коли у нас зашел такой разговор, буду стоять на том, что графья безобразничают чаще, чем наш брат, а тем более, моя Стина. Не знаю, как называют это дело лекаря, но знаю, что некоторые безобразия переходят от прадеда. А прадеды во времена толстого короля были большие греховодники. И Хальдерны небось были не лучше прочих.

– Хорошо, – сказал старый граф, снова обретя спокойствие, – что ты сразу рассказала про слесаря из дома напротив и его племянника, это главное, что меня убедило. Теперь я верю, что ты не виновата, и должен заметить, такое дело на тебя не похоже. Ты слишком умна и сообразительна, чтобы затевать подобную глупость. Ведь ты же сама сказала, что это глупость и к тому же беда. И к тому же для них обоих.

Паулина согласно кивнула.

– Вот и я говорю, беда. А теперь давай подумаем, как выйти из положения или хотя бы прекратить это дело и снова шикарно расставить все по местам. Вальдемар упрям (все больные упрямы) и не откажется от своего замысла, в этом я убежден. Значит, нужно зайти с другой стороны и повлиять на твою сестру.