Читать книгу "Наследство разоренных - Киран Десаи"

Отец считает, что отъезд в Америку вовсе не акт героизма, как все считают, а совсем наоборот. Трусость. Тараканье желание удрать туда, где не знают, что такое бедность, где тебе не надоедают слуги, нищие, бедные родственники, где твоя ответственность ограничивается женой-детьми-собачкой-домом. Отец в своей курта-пижаме сидит на диване, ковыряет во рту зубочисткой и скептически погладывает на сына. Сын злится: зависть, зависть, зависть!

Как-то раз отец приехал к нему в Штаты и там тоже все с ходу оплевал. Дом, видишь ли, велик чрезмерно.

— Зачем? Тебе задницу негде разместить? Расход воды, расход электричества, отопление, кондиционирование… Полчаса ехать, чтобы хлеба купить! И это здесь называют прогрессом? Экдум бекаар!

Попробовал хот-дог.

— Сосиска — дрянь, бумага, промокашка. Булочка — вата, кетчуп — помои. Даже горчицу, и ту умудрились изгадить. Американская мечта! Да в Калькутте и то сосиски лучше.

А вот он папочку потерянным багажом-то и прихлопнет!

* * *

Бижу шагнул из здания аэропорта в калькуттскую ночь, теплую, как молоко матери. Подошвы погрузились в тончайшую пыль, сердце охватила нежная печаль, невыразимая и почти невыносимая, сладкая, как память о засыпании у материнской груди. Тысячи прохожих, несмотря на поздний час: уже почти одиннадцать. Пара элегантных бородатых козлов в рикше следуют к мяснику. Несколько элегантных козлоликих старцев что-то оживленно обсуждают, покуривают свои биди. Ярко освещены купол и минареты мечети. Спешат куда-то женщины в бурка, брякают на них браслеты и бусы, ярко освещена пестрая витрина кондитерской лавки. В воздухе трепещут роти, расцвечивая воздух над рестораном, над которым сияет лозунг: «Кушай вкусней — гляди веселей!» Бижу замер, зачарованный, укутанный теплым темным сари ночи. Дом, милый, родной дом. Все в Бижу упорядочивается, занимает отведенные природой и здравым смыслом места, неуютное ощущение иностранца, наглый стыд, постыдная наглость исчезают. Никто на него не обращает внимания, он такой же, как все. Впервые за долгое время зрение его не затуманено, он ясно видит то, на что смотрит.

Глава сорок девятая

Судья рухнул на колени. Он молится. Возносит молитвы Богу! Джемубхаи Попатлал, агностик, презревший молитвы семьи, отказавшийся швырнуть кокос с борта «Стратнейвера».

«Верни мне ее, и я признаю Тебя публично и никогда более не отрекусь от Тебя, только верни мне ее…»

Поднялся.

Он презрел свое образование, скатился к предрассудкам, к мелкому копошению в сделках, к азарту игры, ставок…

«Докажи, что Ты существуешь!

А иначе…

Иначе Ты — ничто! Ничто!»

Ночью новые беспокойные мысли.

Отвергнутая вера предков мстит. Он наказан за грехи, неподсудные земным судам. Кем наказан? Разгневанными богами? Чушь. Он не верит в то, что Вселенной есть дело до какой-то несуществующей справедливости. Предрассудки, раздутое самомнение двуногих.

Мысли вернулись к оставленной им семье. К отцу, который жил надеждой и любовью к сыну. Которому он плюнул в лицо. К жене. Вспомнил, как он ее вернул. Боманбхаи Пател к тому времени уже умер, его резной хавели унаследовал дядя — дочери, одни дочери, ни одного сына. Проклятие улетело в небытие.

* * *

Поводом к изгнанию жены послужил конкретный случай.

Ранним утром у ворот резиденции судьи в Бонда остановился автомобиль, набитый дамами. За рулем активистка Конгресса госпожа Мохан. Они заметили за воротами Ними.

— О, госпожа Пател, вам непременно следует отправиться с нами. Снова нет? Ну нельзя же так… Нужно же иной раз выбираться из дому. Развлечетесь…

Замирая от испуга и восторга. Ними влезла в автомобиль, уселась на колени к какой-то незнакомке. Они направились к вокзалу, машину пришлось остановить, не доехав, так как путь преградила толпа, скандирующая «Бритиш радж мурдабад!» Они постояли там, потом поехали куда-то еще, еще в какой-то дом.

Ними вручили тарелку с омлетом и тостом, но есть не хотелось, к тому же вокруг толклось множество орущих, спорящих, жестикулирующих людей. Она попыталась улыбнуться какому-то ребенку, который заторможенно улыбнулся в ответ, когда она уже отвернулась.

Кто-то объявил, что поезд скоро отправляется, пора на вокзал, и большинство народу бросилось к выходу. Один из оставшихся довез ее до дома.

— Вы участница становления страны, госпожа Пател. Сегодня мы коснулись живой истории. Вы только что видели одного из величайших сынов Индии.

Который из них? Кто знает, она не заметила.

* * *

Судья вернулся с трофеями: пять куропаток, две перепелки, олень. Строки, украшающие охотничий дневник. Его тут же вызвал окружной уполномоченный и огорошил новостью, что госпожа Пател вошла в комитет по встрече Неру. Она участвовала в приеме в честь прибытия этого лидера Конгресса и яичницей не побрезговала.

Конечно, черная метка в послужном списке Джемубхаи, препятствующая очередному повышению, но не это главное. Репутация! И не только его собственная. Пятно на весь округ, на репутации самого уполномоченного!

— Дьявол! — Кулак уполномоченного врезается в безвинную столешницу. Звякает бронза чернильного прибора.

— Это невозможно, сэр. Моя жена верна традициям. Она ведет себя весьма сдержанно, вы сами знаете. Даже клуб не посещает. Она фактически за ворота дома не выходит.

— Однако вышла, да еще как вышла! Вот за такими традиционалистками нужен особый присмотр, мистер Пател. Эта робость да застенчивость для отвода глаз хороши. Сомнений никаких, подтверждения получены из разных источников. Надеюсь, мистер Пател, ни один член вашего семейства не допустит в дальнейшем таких необдуманных шагов, пагубных для вашей карьеры. Как ваш друг, я весьма озабочен.

Тоже, друг! Мистер Сингх ненавидит Джемубхаи. Он ненавидит всех гуджаратцев, а в особенности Пателов, этих шакалов, вечно ищущих, где бы что урвать, в точности как и он сам.

Джемубхаи, сжав челюсти, направил машину вдоль канала. Конечно, осведомители их надежны, шпионы везде, но все же не верится…

— Мне так жаль ее было… — нагло улыбается ему в физиономию госпожа Мохан. — Из жалости я пригласила ее.

— Злой умысел! — припечатывает судья.

— Невинная шалость! — возражает господин Мохан, засовывая в рот политически ушлой жене митаи.

Что скажет сама Ними?

* * *

Судья не повернул лица в сторону вошедшей жены. Он отмерил содовой, не пожалел виски, подхватил когтями серебряных щипчиков кубик льда, бросил в стакан. Лед треснул, задымился.

— Что с тобой? — спросил он, поворачиваясь в ее сторону, не сводя глаз со стакана. Настоящий председательствующий, открывающий серьезный процесс.