Читать книгу "Шалинский рейд - Герман Садулаев"

У нас давно не заботятся не только о правдивости, но даже и о правдоподобии.

А я, я все понял. Понял, как все случилось. И я был рад. Все правильно, все как надо.

Едва ли в сопротивлении кто-то узнал, что информацию о месте, где скрывается Масхадов, передал российским спецслужбам я. Даже если федералы хотели бы сообщить боевикам, они сами не знали, кто я. Посредник не выдал бы меня, это было не в его интересах. Тем не менее я решил выйти из дела. Исчезнуть с горизонта. Скрыться от агентов чеченского подполья.

Своим партнерам по бизнесу я отписал по электронной почте, что оставляю дело в их руках. Что я женюсь и эмигрирую. Пожелал им твердости в имане и всего такого. У меня, мол, твердости уже не хватает. И здоровье слабое. Поэтому я выхожу из дела и из джихада. Как-то так.

Но я не эмигрировал. Тогда нет. Я даже не уехал из Петербурга. Просто сменил квартиру. Перебрался в другой район. Если хочешь спрятать дерево, то спрячь его в лесу. Это я хорошо усвоил. Нет лучшего места для человека, чтобы спрятаться, потеряться, чем большой город.

А насчет женитьбы… ну, это почти правда. Я стал жить с одной русской девушкой… а потом с другой. В таком положении есть некоторые удобства. Квартиру можно снимать на имя подруги. Машину покупать снова на нее. Если город – лучшее место для того, чтобы спрятаться, то лучшее прикрытие – это подружка, девушка из местных.

Когда девушка тебя любит, она все сделает, чтобы тебя защитить. Но знать, почему и от кого тебя нужно защищать, ей совсем не обязательно.

Мне удалось не только сохранить деньги, отложенные во время занятий бизнесом и полученные за голову президента, но и умножить свой капитал. С помощью подруги я обернул деньги в коммерческой недвижимости, купил недорого и успел продать на пике цен, до кризиса.

Я прожил в России еще… еще несколько лет. И даже приезжал в Чечню. Но я готовился. Готовился к эмиграции. Изучал разные способы, варианты. Получить статус беженца? Или купить недвижимость?.. Я знакомился с иммиграционным законодательством разных стран. Австрия и Австралия, Чили и Чехия, Англия и Индия – везде есть свои прелести.

А теперь у меня все готово. Все хорошо. Получилось.

Я хочу жить…

Я хочу жить во Франции. В Париже, на берегах Сены. Ее набережные будут напоминать мне закованную в гранит Неву. А небо, ясное парижское небо, оно совсем как дома, в Чечне. Знаете, Париж – это как если бы блистательный Санкт-Петербург построили не на северных болотах, под вечными тучами и в туманах, а в предгорьях Северного Кавказа, под лучистым солнцем, там, где моя родина. Если бы Санкт-Петербург был на месте Шали – это был бы Париж, уверяю вас!

А, может, это я себя пытаюсь убедить.

Я хочу жить в Париже. На бульваре Мон-Парнас, где уличные ресторанчики и в каждом втором, как уверяют владельцы, безвылазно сидел Хемингуэй, а теперь играет джаз, и пиво отвратительное, зато вино вкусное и недорогое, а ужинать лучше в кебабах, у смуглых парижан, не знающих и пары фраз по-французски.

Я хочу жить в маленькой квартирке на бульваре Мон-Парнас, в одну комнату, но с кухней и ванной; и с окнами на парк и фонтан, там еще стоит памятник Нею, графу московскому. Утром я буду глазеть на студенток, идущих к входу в метро, среди них особенно красивы высокие негритянки; больной и старый, я буду просто смотреть. И запах круассанов, от которых меня скоро начнет тошнить, из открытых дверей булочных, и каштаны, и велосипеды, и картины, и книги, и цветы в маленьком дворике.

А чтобы не помнить… нет. Помнить. Я буду помнить. Я буду внимательно вспоминать, все. День за днем, час за часом. Я буду практиковать вспоминание. Каждый день я буду вспоминать один год своей жизни. А когда годы закончатся, буду вспоминать заново.

Мне не нужна другая работа. Это будет моя работа. Помнить. И жить.

Во Франции, в Париже, на бульваре Мон-Парнас.

Я хочу.

Я хочу жить.

* * *

Доктор, вот еще одна, последняя история.

Это мой недавний сон.

Ведь вам всегда было интересно слушать про мои сны. Может, вы ищете в них какие-то ключи. Следы психической травмы. Что-нибудь из Фрейда или из Юнга. Но это смешно. Нет у меня никакой психической травмы.

И этот сон. Он просто нелепый.

Говорят, что мертвецы снятся к большим деньгам. Если это так, то скоро у меня будет много денег. Много, очень много денег. Они будут сыпаться на меня с неба.

Как те мертвецы.

Во сне.

В моем последнем сне мертвецы сыпались с неба.

Но это была не фантастика. Вполне реалистичный сюжет.

Я сидел во дворе отцовского дома, под виноградником. Я сидел на летнем плетеном кресле, откинув голову, смотрел в небо и думал о чем-то неопределенном.

Когда заметил в небе едва различимую точку.

Точка росла, приближалась, и скоро я рассмотрел, что это человек. Это человек летел с неба. Он валился, неуклюже, молча. Молча, потому что был уже мертв. Или без сознания.

Может быть, просто без сознания. Хотя, я думаю, что мертв.

Он упал в соседском дворе; я слышал, как глухо шмякнуло тело.

Я вскочил с кресла, хотел побежать к соседям.

Но в небе появились новые точки.

Они приближались. Все падали молча, скрученные в нелепые позы, мужчины, женщины, дети. Они стали падать на нас, как бомбы. И кто-то уже летел на наш дом, кто-то падал на виноградник. Я даже увидел лицо одного, в нескольких метрах от земли, – лицо это показалось мне знакомым, но я не могу сказать наверняка, оно было исковеркано мукой, а после соприкосновения с землей не оставалось уже никаких лиц. И никаких тел. Только кровавые ошметки, раздробленные собственными костями.

Они произвели много шума, когда падали, прорывались через виноградник. Открылась дверь, и я кинулся к крыльцу. Выходила сестра, я сказал ей: нет. Тебе не нужно этого видеть. Но она вышла. И увидела. Я боялся истерики, но она только тихо обняла меня за плечи.

Вот и все.

Так бывает, доктор.

Когда самолет разваливается высоко-высоко в небе. Например, из-за взрыва на борту. Или попав в зону сильной турбулентности. Пассажиры, особенно не пристегнутые, просто вываливаются, как горошины из стручка. Пристегнутые не вываливаются. Они упадут в другом месте с обломками самолета, которые еще будут кудато лететь по инерции.

Там, высоко-высоко в небе, очень холодно и почти нет кислорода. Они умирают в первые несколько минут свободного падения от удушья. От резкого перепада давления. Баротравма, как при взрыве кумулятивного заряда. И еще останавливаются сердца. До земли долетают трупы, холодные трупы.